Леонид Левинзон - Количество ступенек не имеет значения

– А я верила вся и, как роза, цвела, потому что любила его…

Восьмидесятые. В магазинах плодово-ягодное и портвейн в бомбах из тяжелого, мощного стекла. Город Череповец полон химических заводов – облака розовые, трава пока ещё зелёная. Пацаны с заточками, мат, переполненные автобусы. Речечка течёт, слабеньким летом одеяльце принёс, «жигуль» открыл, лежишь, загораешь. По бережку битое стекло – не один ты пивком балуешься. А допил «жигуль», размахнулся и забросил в воду – плыви, бутылочка!

Общежития стоят, окна открыты. Одна высунулась, сиськи выставила, сигаретку курит.

– Эй ты, блядь!

– Сама блядь!

И пошла перекличка.

Вот в такой Череповец на берегу реки Шексны приехала на практику сугубо мужская компания студентов. Ну, первым делом они решили отметить приезд. Пошли в магазин, встали в весёленькую очередь. Июль – тепло, безмятежно, ветерок листья рябит. Опять же город новый, вдруг что хорошее выйдет. Только пузырями отоварились, рядом жареным запахло – мужик в очках наскакивал на белобрысого толстяка.

– Да я тебя! – толкал в грудь.

Толстяк качался, качался, вдруг взмахнул рукой, сбил с мужика очки и двинул его под дых. Подскочил – и по сопатке!

Мужик упал, закрыл руками лицо, кровь размазывает, зуб выплюнул. Девочка обхватила его, ревёт:

– Папа, папа!

Толстяк ухмыльнулся, пошёл себе.

Толпа оторопела, потом зашевелились, задвигались, кто-то подбежал помогать. Высокий усатый Глеб в компании студентов опомнился первым:

– Если в очках, в драке делать нечего.

– Так точно, учитель! – отозвался быстрый в движениях Павел. Поймал по своему обыкновению из воздуха сигаретку, закурил.

– Во фокусник! – восхищённо прореагировал Филя. – Никак не пойму, как ты это?

Павел подмигнул.

– Ну, что застряли? – напомнил Глеб. Мотнул головой. – Пошли.

В общаге сиротливые кровати, казённые одеяла, плоские подушки, яркий свет без полутонов. Сели у окна, открыли консерву, хлебца нарезали. Стаканов на всех не хватило, наливали по очереди.

– Надо будет их в столовке свистнуть, – заметил Павел.

Лёшка как винцо глотнул, так сразу рот и зажал.

– Ты дыши, дыши, – посоветовал Филя, – пройдёт.

– Что ж это за гадость такая? – с трудом выговорил Лёшка. – «Золотистое», – прочитал на этикетке.

Со внутренних стенок стакана медленно ползла вниз красноватая плёнка.

– Нет, не могу! – рванул в уборную, и там его вырвало.

Когда вернулся, ребята добродушно рассмеялись.

– Повторим? – Филя подмигнул.

– Пас, пас!

– Хорошо, нам больше останется.

– Картишки? – Павел стал мешать.

– С тобой, фокусник, только и играть!

– Да без балды, просто так!

Глеб взял гитару:

Утром встали, поехали на свой завод.

Где-то за час до обеда мастер дядя Петя объявил:

– Всё, пацаны, работа не волк, пошли!

– Куда, дядя Петя?

– Шибко умный? Раз сказал – пошли, значит – пошли!

Шли недолго – неподалёку была полуоткрыта низенькая дверь. За ней разливали. От одной группы к другой тыкался молодой чернобородый парень, блестел глазами, тянул протяжно:

– Уйду я от вас, мужики, вот увидите, уйду…

– Куда? – улыбались.

– В овощной грузчиком. Эх, мужики, – мечтательно вздыхал, – там всё иначе.

Дядя Петя, обхватив спины Алексея и Павла, подтолкнул их вперёд и представил:

– Наша смена. Инженера!

– Откуда?

– Из Питера.

– Ну давайте, пока хватает! – гоготнул кто-то.

Дядя Петя с любовью поманил чернобородого:

– Валёк, добавить не хочешь?

Дядя Петя осторожно вытащил из старенького холодильника трёхлитровую банку – на дне колыхалась муть. Протянул Филе. Тот с готовностью отхлебнул. Очумело потряс головой:

– Ну, зараза!

– Эй, а где ключ? – крикнул дядя Петя. – Ага!

Дал Глебу:

– Пока не выпил, там, за углом контейнер. Откроешь, внутри бочки. Та, что слева, початая, отсосёшь шлангом в канистру, поставим на завтра отстаиваться.

Позже, в заводской столовой, он солидно рассуждал:

– У нас, робя, с этим строго – в семь, двенадцать и в пять, а больше – ни-ни. Понял? – поводил пальцем перед лицом Фили: – Ни-ни!

Филя смотрел преданными, чуть поплывшими глазами.

– А что это ваш дружбан? – дядя Петя отвлёкся на Лёшку. – Спит?!

– Хлипкий он, – еле ворочая языком, сказал Глеб, – не умеет.

– Научится, – добродушно сказал дядя Петя. Оживился: – Вот приходит новый человек, а как узнать, какой он? Что делать? А налить! Сразу и раскроется. Ну, будите, будите, на солнышке перекурим.

Перекурили, потом опять перекурили. Туман чуток развеялся.

– Мужики, а что в выходные?

– С бабами бы познакомиться… – мечтательно произнёс Филя.

– Сами придут, – усмехнулся Глеб. Посмотрел на часы. – Почти пять. Закупиться надобно.

– Я «Золотистое» больше не употребляю! – предупредил Лёшка.

– А ты, Филя?

Филя рассмеялся.

Вечером лень, карты, из окна веет свежестью, на столе опять спиртное.

– Ну, за здравие!

Опрокинули раз, второй, третий…

Глеб притушил сигарету в консервной банке.

– Разольём! – спохватился Филя.

– Что-то резво идёт! – заметил, закусывая огурчиком, Павел.

– Так! – Глеб отложил гитару. – Надоело. Кто со мной в разведку?

– Я! – выкрикнул Филя.

– Я, – сказал Лёшка.

– Паша?

– Голова болит.

Глеб, перегнулся через окно, посмотрел вниз.

– Невысоко, – объявил. – Спускаемся по простыням! Лёха, связывай!

– Филя ты первый!

Филя поплевал на руки. Полез. Некоторое время за окном виднелась его встрёпанная голова, потом исчезла.

– Лёха?

Лёшка молча отправился следом. Простыня заканчивалась довольно высоко от земли, и он неудачно упал на четвереньки, ударившись руками о тёплый асфальт и ободрав кожу. Встал, оглушённый тишиной и вдруг раздавшимся простором. В тишине пели сверчки, где-то неподалёку квакнула лягушка, сверху узким проёмом в другой, пропахший баклажанной икрой и водкой мир лило свет настежь распахнутое окно. Его плечо нащупал Филя. Негромко кашлянул.

– Привет.

– Привет, – отозвался шёпотом Лёшка.

В окне показался силуэт Глеба. Глеб споро спустился и ловко спрыгнул. Осмотрелся:

– За мной!

– Глеб, не так быстро!

– Давай, давай!

И так неожиданно остановился, что бежавший следом Филя не успел затормозить.

– Тихо ты! – Глеб куда-то пристально смотрел.

Лёшка тоже стал смотреть в ту сторону, но ничего не увидел. Только дальнее зарево от севшего солнца ещё окрашивало горизонт, да чернели деревья, скрывающие ближние дачи.