Евгения Микулина - Большая Любовь. Женщина-Vamp: вампирская трилогия

Как ему, сознанию, не измениться, если ходишь по миру с постоянной мыслью «чего бы сожрать»? Если каждое новое лицо воспринимаешь через неистребимый голод? Когда смотришь человеку при знакомстве первым делом не в глаза, а на артерию на шее. Когда слышишь не голоса, а шум крови, которую сердце толчками гоняет по сосудам. Чужой крови. Недоступной. Запретной. И вкусной, наверное, ужасно.

Не может не измениться сознание в такой ситуации, вот что. И я стараюсь, конечно, не жаловаться. Это нелепо, потому что не убивать – мое решение. Мне ведь никто не запрещает, в сущности, убивать – осторожно. Семья всегда готова помочь замести следы, если уж случается неприятность. Я сам не хочу давать себе волю и превращаться в монстра из трешевого фильма ужасов.

Я не жалуюсь, нет. Но очень боюсь. Даже не того, что сорвусь, – не могу я этого бояться, потому что, во-первых, все-таки контролировать себя можно. Во-вторых, потому что какая-та часть меня сорваться хочет, и находит это совершенно естественным, а реакция на такие мысли – это уже не страх, а что-то другое. Может, отвращение к себе? В-третьих, я не боюсь сорваться потому, что, в широком смысле, это все равно как, сидя на овощной диете, бояться съесть гамбургер. Обидно, конечно, и нехорошо, потому что типа принципам изменил, но не страшно. Эй, я ЗНАЮ, что люди не гамбургеры, отдаю себе отчет, – но нужна же мне метафора, нет? Короче, я боюсь другого. Того, что в какой-то момент мое сознание изменится совсем. Что жажда, которая сопровождает меня постоянно, станет для меня важнее всего. Заслонит то, что всегда было для меня на первом месте. Заставит меньше любить женщину, встреча с которой, собственно, и привела меня к нынешнему моему состоянию. И тогда я начну грубить ей, винить ее в том, к чему она не имела отношения, и наша общая вечность превратиться в ад. В проклятье – которым, собственно, вся семья наше состояние и называет. Пусть не всегда вслух.

Я стал вампиром только потому, что люблю Марину. Только из-за нее, из-за своего упрямого чувства к ней я принимал решения и совершал поступки, которые заставили меня оказаться на той парижской крыше. Став вампиром, я получил возможность быть с ней вечно. Страшно было бы измениться настолько, чтобы перестать ценить это.

Я не хочу, чтобы потребности моего тела стали важнее, чем то, к чему стремится мое сердце. Не хочу победы плоти над духом, во как!

И пока что с духом у меня, очевидно, все в порядке. Потому что Люба, запах которой показался мне в силу старой сексуальной привычки таким вкусным, благополучно ушла от меня в ночь после пары коктейлей, а не лежит в одном из проулков самого модного московского острова с прокушенной шеей. Я провел пару минут, представляя себе это. Потом подумал о ее сыне. Подумал о том, как взгляну в глаза Марине, вернувшись после такого домой. О том подумал, как СЕБЕ в глаза взгляну в зеркале. Облизнулся, отпил еще рома, сел в свою машину и поехал домой.

Да, я теперь езжу на машине, даже выпивши. Есть в вампиризме преимущества: например, то, что алкоголь действует слабее, а реакции твои так быстры, что попасться на нарушении правил практически невозможно. А даже если я и попадусь – может, мне представится наконец возможность кого-то съесть без угрызений совести? Потому что кто может угрызаться совестью, съев гаишника?

Ну и еще я езжу на машине потому, что в метро мне, с моими аппетитами, решительно нельзя. В метро и нормальные-то люди могут друг друга ненароком покусать. А обо мне уж что говорить.

Я приезжаю на Покровку, к Марининой квартире, где мы уже два года живем вместе, сравнительно быстро: предновогодняя суета в Москве еще не началась, и пробки не катастрофические, а просто ужасные. Несколько секунд сижу в машине, не включая свет, и думаю о прошедшем дне. Я сделал немного работы, подумал про себя кое-каких мыслей, встретил бывшую девушку. Хорошо поболтали… Достойное ли это времяпрепровождение для одного из дней вечности?

С другой стороны – чем бы я еще мог заняться?

Странная это мысль: вечность – это не какие-то сияющие возможности и перспективы. Вечность – просто обычная жизнь, день за днем. Только дни эти бессчетны.

Я поднимаюсь на лифте вверх, на последний этаж. Мог бы по лестнице взбежать, чтобы энергию немножко потратить, но я так считаю: если мне лень бежать, значит, переизбытка энергии не наблюдается. Открываю дверь своим ключом – Марина когда-то подарила мне его на Новый год, и это был самый лучший в мире подарок, знак того, что она по-настоящему впустила меня в свою жизнь.

Я сразу чувствую Марину и слышу негромкую музыку в ее наушниках – она сидит за компьютером. Не заходя к комнату, направляюсь на кухню, к холодильнику, который забит моими пакетиками с кровью. Разрываю упаковку и пью – заливая все, о чем думал на съемке и в баре, заливая память о чьих-то шеях и запахах. О соблазнах, которым не хочу поддаваться.

Марина мгновенно материализуется у меня за спиной. В ее мягком голосе звучит легкая тревога:

– Ты ведь ел недавно – сегодня утром, нет?

Она права, я ел. И мне рано еще брать добавку: обычно мы питаемся – так, чтобы как следует, досыта – не чаще раза в неделю.

Я опускаю пакетик и пожимаю плечами:

– Трудный был день. Захотелось подкрепиться.

Она понимающе кивает и подает мне бокал:

– Ну пей тогда цивилизованно, а не из горла.

Я поднимаю бровь:

– Каламбурчик получился, между прочим.

– Ну тебя! – Она весело морщит нос и жестом зовет меня в гостиную. – Пойдем, посиди со мной, усталый и голодный мужчина. Чего будем делать? Может, кино посмотрим?

– Не хочу кино. – Я выливаю остатки крови из пакета в бокал и иду за ней. – Тебе не интересно узнать, как прошла съемка?

Она фыркает:

– Завтра узнаю. Если бы что-то было не так, ты бы мне сказал, верно?

– Все-таки для моей начальницы ты удивительно легкомысленна. Нормальный главный редактор потребовал бы от своего арт-директора поляроидов, что ли.

Марина улыбается, устраиваясь рядом со мной на диване и поджимая под себя босые ноги:

– Я безгранично доверяю своему арт-директору.

– Это радует.

Я откидываю голову на спинку дивана и прикрываю глаза. Я не достаточно устал, чтобы спать, мне теперь вообще требуется меньше времени на сон, часов трех в сутки вполне достаточно. И я не особенно жажду говорить о съемке – там и правда рассказывать нечего. Мне остается только рассказать о том, что в самом деле занимает мои мысли. О Любе. Вот только сдается мне, что Марине это не особенно понравится.

Не открывая глаз, я говорю:

– Знаешь, кого я встретил на «Красном Октябре»? Любу Быстрову из «Лидера». Они тоже чего-то там снимали, конкуренты проклятые.

Моя попытка заострить внимание Марины на профессиональном аспекте встречи не имеет успеха. Она сразу зрит в корень проблемы: