Константин Ковалев-Случевский - Модест Мусоргский. Повесть

Не знал он тогда еще, что сын проявлял и иные чудесные способности. Впрочем, даже матушка не знала порой всех происшествий, бывавших у Моденьки, когда к нему вдруг приходили на ум музыкальные образы и самые разнообразные мелодии.

На ночь он любил слушать сказки, которые рассказывала няня. Старушка знала их превеликое множество. И не всегда сказки, а разные предания, легенды и истории. Порой, жуткие, после которых и заснуть было нельзя. В такие ночи мальчик вставал с постели и крался по коридору в залу. Здесь в полной темноте, поднявшись на цыпочки, он, приоткрыв пианино, на слух наигрывал мелодии. Успокаивался, лишь когда получалось нечто схожее с его переживаниями и волнениями. Няня, бывало, услышит, прибежит в залу, всплеснет руками и забранится шепотом, чтобы господ не разбудить:

– Ах ты, дитятко мое несмышленое, душенька моя сердешная! И пошто же наградил тебя Господь такою хворобою…

Схватит в охапку и отнесет в спальню.

А еще любил он часами слушать, как поют на дворе бабы после вечерней зари. Особенно во флигеле, в том самом, где он родился и где частенько сиживали за работой пряхи-рукодельницы. Без песни не шло у них дело. Так и пропоют, бывало, целый день. А мальчик – подле них.

– Что же вы, барин, сидите тут? Ведь обедать уже давно кличут. Ищу его, ищу, а он вон где, – причитает няня.

– Сейчас, сейчас, одну еще минуточку, – просит Модя.

– Да мы уж отпели все и работу закончили, – говорят пряхи и, подмигнув няне, встают с лавок, сворачивают рукоделье. Только так и можно было уговорить его пойти обедать.

Более всего запомнились Моде рассказы няни о том, как много веков назад, когда только пришли на русскую землю ордынские полчища, на северные псковские земли тоже обрушилась беда. Двинулись сюда воины свейские и литовские, а к ним прибавились и «лыцари-псы», одетые в железа. Трудно было русской земле в ту пору.

А то, что дом их стоит прямо на берегу древнего озера Жижце, надобно считать знамением, ибо где-то тут неподалеку произошло долгое и жестокое сражение новгородцев и псковичей с литовским войском. Впереди русских богатырей на белом коне стремглав врывался в железные супостатовы ряды благоверный князь Александр. Разбили тогда русичи своих врагов.

– Расскажи еще, няня, об Александре Невском, – просил в который раз мальчик, укладываясь вечером спать.

– Вот ужо сказывала вчера. Лучше сегодня другую историю скажу.

И няня рассказывала о Стрелецком бунте, случившемся в государстве российском во времена, когда стал царем Петр, которого назвали позже Великим. Из стрельцов состояло тогда русское войско, и порешили они посадить вместо Петра другого царя, а вернее, царицу – Софью. Самого же Петра, молоденького и еще несмышленого, задумали убить, для чего и бунт затеяли. А зная, что у Петра не так уж и много войска, поспешили собрать людей по всей матушке России и даже в свободолюбивых псковских землях.

Потому, сказывали, ехал сюда в Торопец стрелецкий посланник с письмом от самой царицы Софьи. Но провидение Божие было, видать, на стороне царя Петра. Ибо ночью, когда гонец переправлялся на лодке через озеро, поднялась большая волна и поглотила и лодку, и стрельца…

Утром, когда матушка будила Модю, чтобы тот готовился к музыкальным занятиям, он, едва проснувшись, обхватывал ее за шею и кричал:

– Матушка, мы сейчас с Александром Невским здесь, на нашем берегу, сразилися с тевтонцами, и мы…

– Это был сон, глупенький, – смеялась матушка и строго выговаривала няне: – Эти истории на ночь надобно пореже рассказывать. Модя очень впечатлителен.

После завтрака мальчик сам, без всякого принуждения отправлялся в залу и по нескольку часов не отходил от фортепиано.

Занятия эти так и остались бы просто любительскими, если б не произошло одно событие, которое в значительной степени повлияло на всю дальнейшую жизнь юного музыканта.

К вечеру субботнего дня было объявлено соседям, что у Мусоргских снова затевается веселый праздник и что всех ждут на пирог с малиной да на чай со сливками и медом. Даже пасмурная погода с самого утра не помешала сбору гостей.

То и дело к парадной двери дома подъезжали запачканные в жидкой осенней грязи кареты, брички и иные повозки, из которых вылезали местные знатные дворяне с прислугой и чадами.

Как всегда, Юлия Ивановна играла на фортепиано. Затем гостей пригласили за стол. Разговоры за чаем затянулись. Но хозяйка прервала застолье и решительно пригласила всех вернуться в залу.

Когда публика расселась вновь, было приказано притушить часть свечей, отчего в гостиной воцарилась торжественная обстановка.

– А сейчас небольшой сюрприз, – объявила Юлия Ивановна.

Она села вместе со всеми в кресла. Наступила тишина.

В залу вошел Модя. Увидев так много гостей, он поначалу растерялся, но, почувствовав подбадривающий взгляд матушки, быстро овладел собой. Одет он был нарядно, на рукавах белой рубашки виднелись из-под сюртука, специально сшитого для сегодняшнего вечера, кружавчики, отчего кисти его рук казались еще более хрупкими и изящными.

Модя подошел к пианино. Открыл крышку, пододвинул поближе стул и сел. Еще несколько секунд тишины – и зал огласился мелодичной музыкой.

Гости были поражены. Девятилетний мальчик играл большой фортепианный концерт Джона Филда. О Филде только и говорили как о непревзойденном виртуозе и великом мастере игры на клавишных инструментах.

Модя продолжал играть, и чем далее он играл, тем все уверенней и вдохновенней. Матушка следила за каждым его движением, она качала в такт головой, будто пытаясь помочь сыну в наиболее трудных местах. Щеки ее покрылись румянцем. Она волновалась как никто из присутствующих.

Петр Алексеевич сидел рядом. На лице его была нескрываемая гордость. Хоть он и знал о сюрпризе заранее, да и слышал не раз, как Модя играл концерт на занятиях, сейчас он искренне восхищался сыном, не посрамившим фамилии Мусоргских.

Отзвучали последние аккорды. Едва заметная пауза сменилась бурными овациями. Хлопали долго, поздравляли Модю, родителей, благодарили за сюрприз. Потом просили сыграть еще и еще.

К концу вечера Модя переиграл все, что умел, а кое-что и по нескольку раз. Под конец он так устал, что попросил у матушки разрешения уйти и тут же. Получив его, удалился под всеобщие аплодисменты.

– Будет, будет из него толк, – восторженно проговорил Петр Алексеевич после того, как проводили последнего гостя. – Ты, голубушка, сделала, по-моему, просто что-то невозможное, фантастическое, – сказал он, обращаясь к Юлии Ивановне.

– Особенного ничего нет. Вон с Филаретом занимаюсь я столько же, а результата – никакого. У Моденьки способности, а может быть, даже талант.