Сергей Усков - Звезда услады

Якобы с минуту на минуту появится суровый и справедливый милиционер дядя Степа-великан, уязвленный (пока назовем это беспорядком), одним неразумным малышом, что слопал в кладовке гору шоколада-мармелада, конфет и печенья, и оставил, дуралей, визитную карточку – след зубов на яблоке. По этому следу любой милиционер в два счета вычислит того, чей слепок зубов запечатлен на яблоке. Ну-ка, негодник, выходи сам на два шага вперед, а мы дяде Степе передадим по телефонной связи: разобрались сами, отбой дядя Степа.

Последовала, по обыкновению в таких случаях, гробовая тишина, с течением времени усугубляющая тяжесть вины. Вот Егорка, размазывая кулачками слезы по лицу, порывисто шагнул из строя и с горчайшими всхлипываниями покаялся и поклялся чужого не брать…

Таким образом, уразумел Егор, что воровать нехорошо, что хвалят и любят за способности и умение делать доброе и нужное всем. Как ни странно, но этот случай с ранним покаянием запомнился на всю жизнь. В школе он учился прилежно и старательно, с крестьянской обстоятельностью, но понял, что руками работать умеет лучше, чем мозгами: дорожка в институт ему не рекомендована. Добился исправного свидетельства о восьмилетнем образовании и махнул в город, в ПТУ (профтехучилище) на слесаря-ремонтника. Торопил время, чтобы побыстрее начать работать: мастерство развивать и деньгу заколачивать.

Девку вскоре нашел себе подходящую: рослую краснощекую землячку. Сочетался законным браком. Глядишь, – дети пошли, квартиру получили, садовым участком обзавелся. Живи и радуйся простой понятной жизнью. На самые сложные вопросы о существе земного, и только земного бытия, ответила Партия и правительство в стройном культовом марксистко-ленинском учении. Оставалось написать письмо куда-нибудь в ЦК со словами сердечной благодарности: «Спасибо родной Партии, товарищам начальникам за нашу счастливую понятную жизнь!»

Да вдруг, весной восемьдесят пятого газеты почернели и пожелтели, как ровно вместо здорового супа стали в почете зловонные помои. Газеты, журналы, телевидение, радио выплеснули эти помои на миллионы своих граждан: истории, аргументы и факты приводились одни гаже других.

«Мать твою дери! – чертыхался Егор, как и все сотоварищи, затыкал уши и выключал телерадиоприемники. – Правда ваша однобокая». Вскоре и в самом деле караул следовало кричать: водки нет, мяса нет, мануфактуры нет, иссякли деньги платить зарплату. Завод залихорадило. Его завод становился никому ненужным. Завод, которым он любовался каждым утром, начал быстро хиреть и ветшать.

Былое бетонно-стальное великолепие крошилось и падало ниц. Опрятные газоны у цехов с аккуратно коротко подстриженной травкой зарастали бурьяном, цветочные клумбы заглушил чертополох. Декоративный кустарник, обрамлявший пешеходные дорожки, был более похож на безобразную щетину на давно небритом лице потерявшего кров бедолаги. Мозаичные панно на административном корпусе осыпалось местами, как ровно распоясавшиеся реформаторы-разбойники-бандиты-риэлтеры для острастки саданули шрапнелью по внешнему виду завода, прежде чем купить за гроши и распродать по частям. В цехах потух свет, в треснувших оконных проёмах засвистал ветер. Разруха. Эвакуация на тот свет от масштабного наступления и засилья дури.

До мелочей и тонкостей знал завод Егор. И порой, как озарение, так было приятно осознать себя всезнающим и понимающим мастером своего дела, убежденным в своей ценности и значимости, равно как и делу души и рук своих. Была у него и заветная дума, которую он раньше в редкие, дабы не опошлить, минуты откровения пробовал высказывать, являть на слух на профсоюзном ли собрание, в тесном ли кругу друзей-товарищей своих. за стаканом чая, кружкой пива, стопкой беленькой.

«Вот кто я таков? Кто мы таковы? Пролетарии! Рабочий человек! Это звание грозней атомной бомбы, оно выше всех званий на свете. Мы – Пролетарии! – люди исключительной истории и стократ исключительным будущим. Кровь дедов наших выжгла оковы самодержавия, кровью отцов наших сметена и уничтожена другая тоталитарная власть, коричневого цвета. Мы с энтузиазмом редкой высоты построили мощную великую страну, буквально в считанные годы. Я родился с одним наследством – корзиной лаптей. Теперь же, по тем давним меркам босоного детства – богатей! Богатей не потому, что имею средний достаток: у меня квартира, дача, шмоток целых два шкафа, дети сытые и здоровые. А потому что целая страна похожих на меня обеспеченных материально людей на среднем оптимальном уровне без всяких буржуазных прибамбасов, отдана в свободное владение каждому гражданину. Земля, вода и воздух созданы не человеком и не могут быть отданы в частное владения. Либо так называемая сейчас частная собственность не что иное как припудренная государственная аренда, как еще один способ выкачивание денег из населения…

Эх! мать честна! Где тот паровоз, что летит вперед с остановкой в коммуне?! Дайте мне винтовку – я буду в его команде, отряде, армии защитников. Заржавел паровоз». Егор умолкал, и сердце начинало тихонечко ныть, так собачонка подвывает в предчувствие нарастающей неотвратимой беды – расплаты за то, что не так, как должно, был чист и безупречен облик строителя светлого будущего.

Доподлинно известно, что Егор рационализатор, активист профсоюза, что он неустанно обогащает себя знаниями, повышает профессионализм, что он свой в доску. И было бы в диковинку уразуметь, что Егору также ведомы нешуточные страдания той самой совести, о которой взывали с высоких трибун, отсутствие которой клеймила огромнейшая рать пропагандистов победившего социализма, что стояла на страже духовной начинки советского человека.

Эта самая совесть воспалилась, ровно огромная заноза, от того, что Егор давным-давно занят улучшением одновременно и собственной жизни по своему разумению и личному пятилетнему плану. Причем, крен построить светлое счастливое будущее в отдельно взятой семье возрастал из года в год.

Оказывается теперь так и должно быть: каждый сам, как может, обустраивает частную жизнь, и совокупность счастливых частных жизней образуют общую благополучную позитивную картину. Ура! Однако, оставшаяся старая закалка соизмерять свои дела с идеалами стройной системы идейно-политических взглядов, как дамасская сталь – не перекуешь. Соизмерять и ограничивать себя в неподобающих желаниях.

Некогда завод расширился и родил самого себя, клона дубль два, согласно эпохальному пятилетнему плану. Егору посчастливилось попасть в число первостроителей второй очереди завода, стать свидетелем и непосредственным участником того, как на пустыре вбили колышек – место будущего завода. Второй колышек вбить не успели – он, сердешный, был припрятан в кармане расторопного Егора.