Наталия Шимонова - Октомерон, или Моё путешествие по Андалусии

– Заткнись, болван, – воскликнул в ответ хозяин. – Эта славная сеньорита по имени донья Инеса теперь станет тут жить и будет зваться твоею хозяйкою! Скажи-ка, всё ли в порядке в моей опочивальне? Пристойно ли сеньорите моей войти в неё? Ничто не оскорбит там её взора?

– Что за притча! – воскликнул верный Лука. – Ушёл холостяком, а вернулся как будто женатым! Что же до вашего вопроса, то в опочивальне всё, как надобно и как вы велели. К тому же готов и ужин. Он хотя и простыл, но вполне съедобен, сеньор!

– Не хотите ли вы подкрепиться, дражайшая донья Инеса? – нежнейшим голосом обратился дон Диего к своей спутнице.

– Я так устала, мой дорогой друг, – ответила она, – что хочу немедля пойти в спальню.

– Позвольте же мне проводить вас, – обрадовано ответил дон Диего и с этими словами стал указывать ей дорогу.

Войдя в спальню, донья Инеса глубоко вздохнула. Дон Диего с восхищением посмотрел на неё.

– Есть ли тут зеркало, друг мой? – спросила его донья Инесса.

– Вот оно!

Упоённый дон Диего указал ей на большое в полстены серебряное зерцало, пред которым стоял столик из орехового дерева весьма тонкой работы с туалетным прибором (кувшином и тазом), а также резное деревянное кресло.

Донья Инеса подошла к зеркалу и опустилась в кресло. Дон Диего приготовился любоваться своей гостьей. Она же, откинув мантилью, сняла её вовсе, а затем, повернувшись, сказала ему:

– Мой добрый сеньор! Ложись, и вели своему слуге разоблачить тебя.

– Сколь сладостны твои слова, моя красавица! – ответил дон Диего, а затем крикнул. – Эй, Лука! Ступай сюда, болван!

– Чего прикажете, сеньор? – спросил его слуга, просунув голову в дверь.

– Поди, сними с меня сапоги, камзол и штаны! Я хочу улечься!

– Это пожалуйста, – с охотою ответил Лука и, войдя, тут же покрякивая стянул один за другим сапоги со своего сеньора, прибрал его штаны и камзол и, оставив в одной рубахе, позволил ему укладываться на постель самому. Донья Инесса с улыбкою смотрела на него.

– Вели теперь слуге уйти, друг мой – сказала она.

– Вон пойди, скотина! – послушно и мирно приказал Луке хозяин.

– Как нужен – так поди сюда, а как надоел – так иди вон, – пробормотал Лука, удаляясь.

Донья Инесса посмотрела на дона Диего и сказала:

– То ли эта рубашка так плотна, то ли я мало нравлюсь тебе, дон Диего, но я не вижу твоей шпаги, которой ты так хвалился! В порядке ли она?

Покраснев, дон Диего проговорил:

– Не беспокойся, моя пташечка, с нею всё в порядке. Но не разденешься ли ты и не ляжешь ли рядом со мной? Быть может, моей шпаге не хватает только вида ножен, чтобы вступить в бой?

– Я думаю, не обманул ли ты меня, сеньор, своею похвальбою? Но ты прав, мне стоит для начала раздеться.

Донья Инеса сняла перчатки. Потом, глядя в зеркало, провела руками по волосам, и дон Диего с изумлением увидел, как половина локонов его прекрасной гостьи оказалась в её руках и легка на столик. Затем донья умылась, и краски спали с её лица. Оно оказалось увядшим и бледным, на лбу и щеках проступили морщины и, право слово, донья Инеса стала старше на добрых два десятка лет против прежнего! Потом она провела по глазам, и глаза её лишились ресниц и бровей, а ресницы и брови легли на столик близ локонов. Затем красавица его достала изо рта зубы и положила их рядом с остальным. После того сеньора сбросила с себя платье и, встав, повернулась к дону Диего и улыбнулась своим беззубым ртом.

– Господь Вседержитель! – завопил кабальеро, подскочив на постели. – Этого не может быть! А!.. Ааа…! Спасите меня! Кто ты?

– Я уже сказала тебе, что меня зовут донья Инесса, и вся Севилья знала меня последних лет пятнадцать, как красотку-Инесу. Скажу, однако, что красоткою я была не более семи годов от того дня, как начала известный промысел. Тогда ни один кабальеро не уходил от меня с печалью или тяжестью на сердце или в кошельке. Потом лет пять я была уже не так хороша, чтобы соблазнять каждого, кто смотрит на меня, а довольствовалась малым и была скромна. Последние три года я скитаюсь от дома до дома. Ты видишь, что красота моя увяла, но всё же я не так бесполезна для тебя, дон Диего, ибо слыхала, что ни одна дама не могла добиться от тебя того, чего я неизменно добивалась у каждого кабальеро, ложившегося со мной. И я знаю, что ты зря хвалился предо мною.

– Оставь меня, страшилище! – упрямо воскликнул дон Диего, подпрыгнув на постели. – Я не желаю слушать тебя!!!

– Да отчего же? Взгляни, если ты сам не рад видеть меня, то кое-кто рад и даже очень.

Тут дон Диего почувствовал в своём положении некоторую перемену, которой не чувствовал уж очень давно. Эта перемена так воодушевила и обрадовала его, что он тут же перестал ругаться и произнёс дрожащим голосом:

– Пожалуй, я не стану прогонять тебя пока, старуха. Ты даже можешь подойти ко мне, если хочешь.

– Вот, мой господин, разве так плохо для тебя то, что видят мои глаза? – сказала на это донья Инесса и тут же подошла к постели и легла в неё. – Посуди же сам. Шпага твоя, как видно, как раз подходит для ножен, что я могу предложить тебе. Повеселись, ведь ты давно скучал, мой добрый сеньор, и всё моё искусство к твоим услугам. Так воздадим же ему должное!

– Ах! Аааа! – восклицал время от времени дон Диего. – Не может этого быть! Что со мною?!

Кричал он так до тех пор, пока верный его Лука, не вбежав в опочивальню, узрел, как господина его целует беззубая лысая старуха. Увидав такое дело, Лука возопил:

– Свят, свят, свят! Что это? Бесовское наважденье! Чур! Кыш! Пошла отсюда, пошла!

– Это ты пошёл вон, болван! – крикнул ему дон Диего, как только смог удержаться от стенаний.

– Подумать только! Что за страшилище приволок в дом мой господин! Но, коли ему так охота, то пусть делает, что знает. Разумен тот, кто с деньгами, а господин мой богат. Я же – дурак – беден и служу ему. И могу любую старуху принимать за красотку, если господину моему это доставляет удовольствие! – уходя, сказал честный Лука.

Проснувшись поутру, дон Диего кинул взгляд к зеркалу и увидел пред ним красавицу, вовсе не похожую на то страшилище, что спало с ним ночью.

– Это мой дневной вид, сеньор, – ответила ему донья Инесса.

Глядя на неё, дон Диего подумал так: «Её дневной вид так хорош, что усладит и успокоит всякого. А то, что делается с нею ночью, то никого не касается, и вовсе ничьё дело, кроме моего!»

С тех пор дон Диего всякую ночь проводил в усладах, коих был лишён, казалось, навсегда суровой природой, несправедливой к нему. Каждую ночь его старая Инесса ласкала его, пуская в ход всё искусство, приобретённое ею, и каждое утро она обращалась в красавицу, которую мог видеть всякий. Проживши так с месяц, дон Диего подумал и женился на ней, рассудив, что ночные радости лакомее дневного тщеславия.