Дарья Аппель - Девятый всадник. Часть I

«Скажу так», – его безымянный собеседник, между тем, сбавил тон. – «Если вы хотите новое назначение – не в гарнизон и не в Тульский пехотный – то мы можем вам его предоставить». «Но к чему такая таинственность, осмелюсь спросить?» – барон явно озадачился.

«Если вы столь любознательны, герр Кристоф-Рейнгольд, то через два часа все найдете ответы на все свои вопросы».

Кристоф-Рейнгольд . Он не ослышался. Краска невольно бросилась ему в лицо. Неизвестный осмотрел его немного снисходительно. Кристоф заметил, что тот как-то странно держит левую руку – прижатой к плечу, словно он прикрывал рукавом нечто хрупкое. «Я ошибся?» – проговорил он.

«Нет, просто…», – растерянно произнес Кристоф, но быстро нашелся: «А как мне можно вас называть?»

«Допустим, Брандтом», – произнес он, не меняя снисходительного выражения лица.

«Хорошо, герр Брандт. Можете меня ожидать», – произнес Кристоф… Откланявшись с ним, он сразу же пожалел, почему так легко согласился. И он просто-таки чувствовал, что настоящее имя незнакомца – вовсе не Брандт. Оно звучит гораздо громче.

CR (1817)

Конечно, кавалера ордена Серафимов, правую руку покойного шведского короля Густава Третьего звать скромным именем Брандт не могли. Штатское платье было ему непривычно, как и наши обычаи. Ибо 16 декабря 1793 года я повстречался с Густавом-Морицем Армфельдом аф Экскло, тайным кумиром моей юности. Ах, как я тогда хотел быть чуть-чуть на него похожим! Даже беды, коими полнилась жизнь этого замечательного человека, возбуждали во мне зависть. Но далеко не все разделяли мое мнение. Когда с приятелями мы спорили, кто из ныне живущих людей мог бы назваться величайшим, я упомянул имя Армфельта, и Левенштерн (кто-то из братьев, то ли Германн, то ли Вальдемар, не помню), фыркнув, отвечал, что он, мол, простолюдин, сын солдата. На это я с некоторой язвительностью возразил, что кому как не Левенштерну рассуждать о чистоте крови и высокорожденности – они, как и все эстляндцы, из купцов. Мы чуть ли не схватились за шпаги, но младший брат Левенштерна разнял нас.

Армфельта я сперва не признал. И только потом, после краткого разговора, случившегося после моего назначения адъютантом к генерал-майору Корсакову, я понял – тот каким-то образом сам меня нашел. За те два часа, прошедшие между нашей встречей и свиданием в доме на Морской, чего я только себе не навоображал! Я верил, что меня отправят тайным курьером в Швецию, сделают его телохранителем или же закончу его дело и вывезу наследного шведского принца в Петербург. Но ни в какую Швецию я не отправился. Мой путь лежал много дальше. И, собственно, с Густавом-Морицем был не связан. Но что касается другого Пути – то об этом пока умолчу.

Санкт-Петербург, декабрь 1793 года

…В означенное время Кристоф явился туда, где его ждали. В последний миг голос разума взял свое, и он все же припрятал на себе заряженный пистолет. Но припрятал, очевидно, не столь хорошо, потому что мнимый «герр Брандт», ожидавший его в темной, зашторенной гостиной, первым делом проговорил:

«Вижу, вы похвально осторожны в отношениях с незнакомцами. Это доказывает, что мы не ошиблись в своем выборе».

Прежде чем задавать вопросы и, уж тем более признаваться, что догадался, кем является его хозяин, юный барон предпочел оглядеться. Гостиная, в которой его принял «герр Брандт», была крайне скудно обставлена. Несмотря на день-деньской, шторы темно-пурпурного цвета были плотно задернуты. Тьму развеивал одинокий трехсвечный канделябр. Кристоф подумал, что эдакая маскировка, наоборот, могла привлечь внимание тех, от кого Армфельт скрывается. Словно упредив его вопросы, Армфельт ответил:

«Да, я здесь только на три дня. Далее мне приказано отправляться с семейством в Калугу. И жить там, покуда гнев в Стокгольме не сменится на милость…»

Он не сомневался, что Кристоф уже понял, кто таков «герр Брандт» и вопросов задавать не будет.

Барон лишь отвечал, немного смутившись:

«В Калугу? Но как же…»

«Присаживайтесь», – указал Армфельт на кресло, стоящее перед небольшим столиком. Сам позвонил и приказал принести вина.

«Надеюсь, вы не трезвенник», – с усмешкой проговорил он.

Кристоф только головой покачал, тонко улыбнувшись. Еще бы! Кто из гвардейцев трезвенник?.. Он не пьяница, и то хорошо.

«Если дела пойдут совсем плохо, я могу попросить, чтобы меня отвезли в Петропавловск-Камчатский», – продолжил Армфельт, беря с подноса свой бокал вина.

Кристоф тоже взял в руки бокал и сделал небольшой глоток. Вино оказалось весьма приличным.

«Что ж, за встречу. И за ваши будущие свершения. Prost», – проговорил Армфельт.

«Prost», – откликнулся барон. Они соединили бокалы.

«Кстати, забыл спросить, вы, случаем, не голодны?»

«Вовсе нет, благодарю».

«А теперь пришел ваш черед задавать вопросы», – Армфельт откинулся на спинку кресла. Барон опять заметил – после того, как его собеседник осушил бокал, он немного поморщился, словно от боли, и закрыл левую половину груди ладонью. «Ему там больно», – догадался Кристоф. Потом прикрыл глаза. Он никому еще не говорил, – иногда он мог чувствовать, где у кого что болит, даже тогда, когда человек свою боль ни в чем не выдавал. Перед своим внутренним взором даже мог видеть источник боли – нечто похожее на тлеющие в костре угли. После этого ему почему-то хотелось дотронуться до больной части человека и впитать жар, от нее исходивший, себе под кожу. Никому в своих фантазиях по этой части Кристоф никогда не признавался. Тем более, что на самом себе это не работало – он пытался, становилось только хуже.

Сейчас он четко ощутил, как его собеседнику выпускают три пули под ключицу. И четвертая дробит плечевую кость. Тот истекает кровью, но команды над дивизией не оставляет… Было это явно в прошлую войну, в которой сам Кристоф сражался на другой стороне.

«Мне тогда не дали толком вылечиться», – в тон ему сказал Армфельт. – «Если я от чего-нибудь помру, так вот от этого. Причем, когда ранили, не было больно. Ад пришел потом. Собственно, вы это знаете…»

«Меня еще ни разу не ранило», – проговорил Кристоф.

«Так узнаете в будущем. А у вас, я вижу, есть талант и интерес к медицине?»

«Не знаю», – пожал плечами барон, заметно смутившись. – «Даже если это и так, то мне лучше о медицине не думать. У меня не то происхождение. В нашем роду – только офицеры и помещики».

«Медициной не обязательно зарабатывать себе на хлеб», – возразил Армфельт. – «Впрочем, мы отклоняемся от дела. Ежели вы думаете, что я хочу вовлечь вас в свои личные дела, то ошибаетесь. С соотечественниками я расквитаюсь лично».

Лицо его несколько помрачнело. Кристоф увидел, как под маской невозмутимости начал проступать живой человек с весьма бурной судьбой. И барон понял, что все-таки не очень хочет оказаться на его месте.