Дарья Аппель - Девятый всадник. Часть I

Май 1794-го, Западная Фландрия

…Следующий день обещал быть теплым, хотя ночью все еще ощущалась зябкость, и вечерняя роса густо покрыла сочную весеннюю траву. Вчера весь день шли маршем; сон был короток, как обморок, и лишен всяческих видений. Вечер офицеры скоротали за картами – играли в вист, больше на интерес, чем на деньги, пытаясь чем-то занять беспокойный мозг. Тасовали замызганные карты, курили, перебрасывались шутками и нарочито громко смеялись. Никто из них четверых не хотел показать, что события завтрашнего дня их как-то волнуют: даже подпоручик фон Рильке, самый юный из них, держался так, словно завтра будет не первое в его жизни сражение, а псовая охота у него в поместье. «Все», – проговорил капитан фон Лангенау, отбрасывая в сторону сложенные веером карты. – «Я валюсь с ног, Herren. До завтра». В доказательство своих слов он от души зевнул и пошел к себе в палатку. «Ливен вон тоже носом клюет», – со смешком проговорил Мёзель, старший обст-лейтенант. – «Сейчас в костер свалится». «Verdomme», – сонно пробормотал объект его насмешек. Кристофу и впрямь хотелось спать после двухдневного марша, причем уже давно, перед закатом. Эта сонливость уничтожила все смутные тревоги по поводу завтрашнего дня. Из-за нее, правда, он проиграл шесть партий подряд и испытывал досаду на самого себя. «А между тем, они самые разумные люди. Нам спать остается четыре часа, господа», – проговорил еще поручик Эккерманн. Все с ним согласились. Погасили костер, пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись до рассвета.

Кристоф первым делом проверил, как денщик приготовил ружье. «Это лучшее из возможного», – усмехнулся он. В оружии он разбирался неплохо и знал, что австрийцев снабжают англичане. Это имело смысл. С самим генералом Ливен виделся вчера, когда его послали зачем-то в Штаб. Тот по-русски передал ему: «Бардак здесь творится, Христофор. Одно дело, принц – разумный человек, что-нибудь да придумает. Но чую, продуют». «Что-то он паникует раньше времени», – подумал Кристоф. И еще хотел добавить: «Разве ж этой шайке можно проиграть?» «Санкюлоты нынешние – калачи тертые», – продолжал Корсаков, нисколько не обращая внимание, младших офицеров, косившихся «на этих русских», разговаривавших на малопонятном своем языке. – «Ты не смотри, что у них там в Париже творится. Воевать они научились. Да еще сколько толковых генералов королю изменило». Узнав, что барон будет в следующем сражении, генерал размашисто перекрестил его и отправил «с Богом». Засим следовало два дня марша по плоским полям, под низким небом.

Кристоф вышел покурить перед сном. Курить его научили братья на самой первой его войне, тогда показалось мерзко, – никакого удовольствия, да к тому же, дым сильно обжигал горло. Сейчас он не мог жить без табака, и всеми правдами и неправдами стремился его достать. Впрочем, не он один – так поступали все. Некурящих не было даже среди откровенных юнцов.

…Они стояли в шести верстах от городка Турне. Вдали виднелась каменная крепость. Из-за ее крепких стен торчали три островерхие колокольни. Огни по всему городку были погашены. На западе, в трех верстах, белели дома деревушки Туркуэн, волновалось под легким ночным ветром пшеничное поле, на котором назавтра должно было состояться сражение. Можно было услышать, как скрипели под ветром жернова трех мельниц.

Идиллическая картина… Ее стоило запомнить, пока завтрашний день не уничтожил все подряд. И всех, с кем Кристоф коротал сегодняшний вечер.

Вернувшись к себе, Кристоф вспомнил какую-то молитву, наскоро прочитал ее, как обычно, и, даже не раздеваясь, сел на пол, прижавшись к палаточному холсту, и закрыл глаза, чтобы через четыре часа услышать сигнал побудки, расправить затекшее тело, и, вскочив, забрать винтовку и патронаш. В голове было пусто и легко, марево сна до сих пор застилало глаза, крики команды, дальний рокот пушек, назойливая флейта доносились до его слуха, как через пелену тумана.

«Какой день нынче?» – спросил он отчего-то у Рильке.

«Шестнадцатое, пятница».

Кристоф мысленно отнял в уме 10 дней, чтобы перейти в более привычную ему систему летоисчисления. В России должно быть шестое мая. День его рождения.

«Мне нынче двадцать», – сказал он без всякого выражения.

«Поздравляю вас», – это уже Лангенау, шедший впереди. – «Надеюсь, вечером нас тоже можно будет поздравить».

«Я тоже на это надеюсь», – и тут они ускорили шаг. Позиция их дивизии находилась на юго-востоке. Их роту поставили между двумя мельницами. В случае чего, их предполагалось поджечь, чтобы совершить обходной маневр и ударить наступающим в мало защищенный левый фланг. Но следовало успеть, пока вражеская артиллерия не размолотила постройки в пух и прах. А успеют ли они, зависело от действия трех средних колонн.

Пришлось стоять в неопределенности около часа. Их черед еще не пришел. Впереди ничего не было видно, сплошной дым. Наконец – пение трубы, команда «Marsch», повторенная многократно, от старших к младшим, из уст в уста – и вперед, под пронзительный звук флейты, перемежаемый свистом пуль и громом пушек. Laden. Auf. Zielen. Feuer. На шестом залпе Кристоф уже перестал чувствовать, что он делает. И вообще что-то чувствовать. Страха не было. Желания убежать – тоже. Только ощущение некоей неизбежности. Он выкрикивал команды и шел, методично размахивая саблей. Враги были впереди, но для него они были синими пятнами на общем бледном мареве дыма. Алые кокарды на их шляпах служили отличным ориентиром. Приметив это, он впервые усмехнулся. «Идиоты» – проговорил он. И снова цепочка тех же команд: Laden, Auf, Zielen, Feuer. И снова – шаг вперед, раздвигая сапогами смятые зеленые колосья, мимо тех, кто упал, по изборожденной снарядами почве.

…Кристоф не запомнил, когда именно все пошло не так, как должно. Синих пятен впереди стало как-то больше. Ряд дрогнул. Их теснили, выдавливая назад. Кто-то, кажется, Эккерман, сказал ему: «Справа…» – и в тот же миг покачнулся, зацепившись рукой за плечо барона. Что-то липкое – кровь, не его, чужая – окрасила белый мундир. Кристоф инстинктивно отпрянул и глянул направо. Оттуда шло свежее подкрепление якобинцев, и передние, те, кто должен был вести их, уже полегли под их пулями. «Назад», – послышалось откуда-то со стороны, и снова многоголосное эхо покрыло рев артиллерии. Впереди кто-то дрогнул. Сам не зная, что он делает, барон попятился вместе с остальными. Но синева мундиров была ближе… Злость взяла его. «Проклятые сволочи!» – заорал он по-французски, потом, оглянувшись, – «За мной, в штыки!» Те, кто остался, сомкнулись и рванули вперед. «Держат строй», – сквозь зубы сказал себе Кристоф, прежде чем его сабля воткнулась в первого из неприятельских солдат, от неожиданности упавшего навзничь. «Еще». Увернувшись от другого, мстящего за своего товарища, он вонзил саблю в спину, переламывая тому хребет. Потом барон уже не осознавал, что делает. Вокруг лилась кровь, алая кровь на белом и на синем, в ушах раздавались крики тех, кто падал на свежую землю. Их снова теснили, издалека колонны синих шли на них, и они отходили назад, теряя людей вокруг себя.