Наталья Прокофьева - Визитер

Почувствовав усталость, я перешел в комнату, прилег на диван и понемногу задремал. И приснилось мне что-то совсем уж несусветное. Приснился мне Валька, изображающий маленьких лебедей, и его было несколько. То есть танцевали несколько балерин с лицом Вальки и его телосложением. А он, хоть и не богатырь, но ноги у него волосатые, да и плечи отнюдь не женского покроя. Так что выходило очень даже забавно.

Проснулся я от собственного смеха. Утренний визит ушел куда-то далеко, и не очень понятно, действительно он имел место, или пригрезился перед тем, как я окончательно заснул. Во всяком случае, яркая картинка Валькиных лебединых шалостей его заслонила.

Для работы сегодняшний день был потерян, и я стал думать, чем себя занять. Я понял, что не против немного выпить и хорошо пообедать, а заодно позавтракать и поужинать, но для этого нужна была такая небольшая малость, как деньги, а их-то как раз сейчас у меня не было.

До того, как я открыл в себе литературный талант и решил не зарывать его в землю, я работал в рекламном агентстве, числился старшим редактором и имел дело с авторами, распределяя между ними заказы, если нужно, правил, а иногда и переделывал сценарии, организовывал съемки и являлся той самой последней инстанцией, которая принимает готовую продукцию. Оплачивалось это вполне прилично, известно, что все, кто работает в рекламе, зарабатывают хорошо. Хоть я и не умею экономить, за три года я набрал денег на дешевую однокомнатную клетушку с совмещенным санузлом в панельном доме спального района, обеспечивающую независимость от родителей c их оставшейся от прежних времен четырехкомнатной обкомовской хатой, все удобства и приятности которой не компенсировали постоянных упреков в безалаберном образе жизни.

Пока я работал в агентстве, меня постоянно окружала толпа приятелей – сценаристов и актеров, благодарных за то, что давал им заработать. Из этого следовали бесконечные подарочные бутылки, которые вместе и распивались, приглашения в рестораны и ночные клубы. Тогда я познакомился и с Валентином Журавлевым, который время от времени снимался в наших роликах. Он-то и сбил меня с толку. Как-то я показал ему несколько своих рассказов, я писал просто так, для себя, когда было настроение. Ему понравилось. Про два из них он сказал, что это готовые пьесы, которые надо лишь перевести в диалог, что есть и действие, и характеры сделать по ярче.

Разговор, изменивший мою жизнь, произошел за несколько дней до Нового года. Мы сидели на кухне, и стоявшая между нами бутылка подходила к концу. Наверное, как всякий тайный графоман, в глубине души графоманом себя не считающий, я чувствовал потребность хотя бы в одном читателе. А Валька подходил на эту роль лучше других – он относился к редкому типу людей, которым мучительно сделать больно другому. В любом случае он нашел бы какие-нибудь слова, смягчающие удар, и мне легче было бы перенести разочарование. А я бы уж как-то истолковал их – я относился к себе достаточно нежно и в собственную бездарность всерьез не верил.

Не зная, как начать разговор, я посмотрел на почти пустую бутылку. В холодильнике лежала еще одна, но об этом знал только я. Разливая остатки, я сказал:

– Пожалуй, надо бы продолжить. Погода способствует, да и настроение соответствует. Я сбегаю в магазир?

– А, может, хватит? – приятель с удивлением посмотрел на меня, сморщив короткий нос, отчего очки его слегка приподнялись. Ни он, ни я не отличались неудержимой склонностью к алкоголю. – Да и морозец крепчает, выходить неохота.

– У тебя что, поутру репетиция?

– Да нет.

– Тогда в чем вопрос? Я с удовольствием пробегусь по морозу. А ты пока посмотри кое-что. – Я протянул ему тонкую папку.

– Что это?

– Увидишь!

Купив бутылку и погуляв полчаса вокруг дома, я, окончательно промерзший, не раздеваясь, ввалился на кухню. Валька дочитывал последнюю страницу.

– А знаешь, здорово! – сказал он, поднимая глаза и морща нос. – Тебе надо бросать рекламную фигню и заниматься именно этим. Нет, честное слово! – И он произнес ту самую сакраментальную фразу о том, что два рассказа – почти готовые пьесы. Я понял, что Валька говорит искренне, к тому же поверить очень хотелось. Настроение стало подниматься и достигло праздничного градуса, я вспомнил, что приближается Новый год, заметил причудливые ледяные узоры на окне, искрящиеся в свете уличного фонаря, почувствовал запах елки, которого не было и быть не могло, потому что не было никакого намека на елку, и пожалел, что не сообразил купить мандаринов. Мы выпили по рюмке за будущего писателя, который начинался сегодня вечером на моей кухне.

Мне не хватало именно этого небольшого толчка, чтобы начать новую жизнь. Наверное, внутренне я был к этому готов к такому повороту – я вступал в возраст, в котором некоторые великие уходили из жизни, чтобы войти в школьные учебники. Посещавшая меня порой мысль, что зря растрачиваются лучшие годы, начинала переходила в уверенность. Я был честолюбив, и не хотел покинуть этот мир, не оставив в нем своего следа. Если бы я знал тогда, на какую стезю я ступаю, я бы сто раз подумал. И все равно, скорее всего, ступил.

Однажды утром, находясь в приятном состоянии между сном и явью, когда понимаешь, что сон уже ушел, но можно еще немного поваляться, лениво перескакивая с мысли на мысль, я вдруг придумал начало повести. Даже не придумал, а увидел. А увидел я человека в номере маленькой гостиницы. Он сидел у распахнутого окна, недавно закончился дождь, на вечернем небе, сквозь расплывающиеся, как акварель на плохой бумаге, облака уже просвечивали звезды. Остро пахло свежей листвой и морем, значит, город был приморский, под окном, совсем близко проходили люди, доносились обрывки разговоров и короткий смех, и вспыхивали огоньки сигарет. Чтобы оказаться в этом городке, в этой гостинице, человек летел на самолете, а потом долго трясся в автобусе, оставив в большом городе узел туго переплетенных проблем, который он должен был развязать, и он был уверен, что разрешение могло придти только здесь…

Я быстро встал, и пока умывался и заваривал кофе, действие продолжало развиваться и обрастать подробностями. Решив, что я могу отложить намеченные на утро дела, я сел за компьютер и легко написал пару страниц. Но дальнейшие дела откладывать было невозможно. С трудом оторвавшись от компьютера, я уже понимал, что будет происходить, по крайней мере, на пяти ближайших страницах и знал примерно, чем должна закончится повесть.

Через некоторое время я уволился из агентства, договорившись, что останусь в числе постоянных авторов. Теперь было достаточно времени, чтобы писать. Но вскоре стало понятно, что это много труднее, чем представлялось вначале. Иногда мне казалось, что я поднимаюсь на высоченную гору, продираясь сквозь терновник, рискуя сорваться в пропасть. Зато порой я бежал по счастливой дороге, пригреваемый солнцем и окруженный пением птиц. Но до вершины было еще очень и очень далеко, и часто приходилось возвращаться назад, потому что пока я писал, я узнавал про своих героев многое, о чем вначале и не догадывался, и начало приходилось переделывать.