Эльмира Алейникова - Жена вождя выходит на охоту. Роман

Живя на виллах, окруженных высокими заборами с железными воротами, мы полагаем, что умело скрываем личную жизнь от посторонних глаз. Возможно, так оно и есть, когда дело касается семьи и друзей. Но домработницы, садовники, водители и охранники со всей улицы знают о нас всё или почти всё, передавая новости по-сарафанному радио. Наивно полагать, что соседские работницы и Джейн не сплетничают, встретившись на улице. И одна из важнейших тем для разговоров – хозяева вилл, где они служат. Это уж как два пальца об асфальт, как говорит мой старый приятель из Ташкента. В оригинале поговорка звучит вульгарнее, но смысл тот же. Так что, дорогие соседи, живем мы с вами в крепостях, но как на ладони, осуждаемые или одобряемые нашими работниками.

…Питер поднял глаза от раскрытой папки и уставился на повариху из резиденции парагвайского посла. Катрин заёрзала на привинченном к полу стуле, нервно поправляя идеально сидевшее на её крупном красивом теле цветастое платье. Она попыталась избежать взгляда следователя, поворачиваясь то к нам, то к двери, но долго не протянула и резко подняла голову, выпятив круглый подбородок, и напустив на себя надменный вид. Питер молчал, но молчание его было тяжёлым и грозным. Я мысленно поежилась, благодаря бога, что не сижу на месте поварихи. Молодой следователь Гарри осторожно перелистнул страницу в лежащей перед ним папке. Сражение глазами, кажется, продолжалось целую вечность. Вдруг, ни с того ни с сего свидетельница зашлась в лающем сухом кашле да так сильно, что легла на стол грудью. Я было встала, чтобы принести стакан воды, но Питер повернулся в мою сторону и буквально пригвоздил меня к стулу сердитым взглядом. Гарри потянул меня за руку вниз и я, ничего не понимая, плюхнулась на жёсткое сиденье. Тут же услышала торопливый шёпот соседа: «Не двигайся. Питер не любит, когда во время допросов кто-то мельтешит. У него такая тактика особенная – давить на свидетелей мёртвой тишиной». Не отводя взгляда от мучающейся Катрин, я неуверенно кивнула, кипя от негодования. Но, помня наставления Джонатана ни во что не вмешиваться, с трудом подавила желание выскочить из тесной комнаты для допросов и принести бутылку с водой и пачку салфеток бедной женщине. Кашлять она закончила так же внезапно, как и начала. Торопливо вытирая вокруг рта несвежим мужским платочком, Катрин тихо произнесла: «Астма. С детства». Питер продолжал сидеть неподвижной скалой, словно ничего не слышал. Прошло ещё минут пять, в течение которых вид свидетельницы разительно изменился. От надменности не осталось и следа. Перед свирепым следователем сидела простая испуганная женщина. Казалось, что даже её яркое платье вылиняло под жгучим взглядом полицейского, превратившись в старую хламиду.

– Но я же ничего не сделала! – не выдержала Катрин первой. – Ну, позвонила знакомому журналисту с телевидения и всё. Это же не преступление! Я же не знала, что нельзя никому говорить.

Питер всё так же сверлил глазами собеседницу, игнорируя её слова.

– Ладно, они мне заплатили за информацию. Но совсем кидого (12)! Всего-то одну тысячу шиллингов! Господи, все так делают, не я одна. И вообще, мы поделились с горничной, так что у меня в кармане осталось всего пятьсот шиллингов. И те я уже истратила на еду.

Питер хранил молчание. Тогда она повернулась в нашу сторону и умоляюще обратилась ко мне:

– Мадам, вы же меня хорошо знаете. Скажите ему, что я ничего никому плохого никогда не делала. Он думает, что я замешана в смерти госпожи посла, да? Но я ничего не знаю! Богом клянусь, детьми моими клянусь, что узнала о том, что госпожа Эльсеке мертва утром вместе со всеми остальными. Пожалуйста, скажите ему!

Мне было неловко смотреть на Катрин, но и отвернуться я не могла. Так и сидела, глупо кивая в такт её словам. Приняв мои кивки за одобрение, она продолжила уже не так жалостливо, как раньше, вертя головой и обращаясь то ко мне, то к Питеру:

– Я бы не стала звонить журналисту, если бы не нуждалась в деньгах. Зарплата у нас совсем маленькая. Одно название, что резиденция посла Парагвая, а на деле дипломаты готовы перегрызть глотку любому за каждый шиллинг. Они хуже, чем местные богачи. Ой, извините, мадам Ольга! Я не имела вас в виду. Если бы не моя астма, я бы давно уехала работать в Америку и…

Договорить Питер ей не дал, неожиданно рявкнув:

– Откуда у тебя номер телефона журналиста?

Я чуть не клацнула зубами от страха.

– В газете был напечатан… – неумело врала Катрин.

– Откуда у тебя номер телефона журналиста? – всё тем же тоном повторил вопрос следователь, двигая челюстями как створками капкана.

– Одна старая знакомая когда-то давно дала, ещё когда я устраивалась в резиденцию.

– Имя, контакты знакомой. Сейчас же.

– Я не помню, – заблеяла свидетельница, уставившись на свои пальцы, нервно теребящие грязный платочек.

– Окей. У тебя будет весь день и вся ночь, чтобы вспомнить, – невозмутимо сказал полицейский и кивнул Гарри.

– Не понимаю, что вы имеете в виду? – вскинулась Катрин. – Вы меня в тюрьму что ли хотите посадить? За что? Не имеете права! Я ничего не сделала!

Гарри подошел к ней сбоку и ловко защёлкнул наручники на запястьях. Я и глазом моргнуть не успела, как он, схватив Катрин за плечо, повёл её к выходу.

– Ииий! – завизжала женщина и рванулась ко мне. – Помогите, мадам! У меня дома дети одни остались! Что они без меня будут делать?! Ииий!

Я чуть не оглохла от визга, обрушившегося на меня со всех сторон, словно осколки разбитого хрустального фужера. В ушах зазвенело. Не давая себе отчёта, бросилась к Гарри с одним желанием – отобрать ключи от наручников и освободить воющую как сирена Катрин. Но тот проворно вытолкал вопящую бабу из кабинета и захлопнул дверь прямо перед моим носом. За спиной раздался спокойный насмешливый голос босса:

– Испугалась, да? Вот поэтому я и не хотел тебя брать в группу. Вы, женщины, особенно европейские женщины, – подчеркнул Питер, – такие импульсивные и жалостливые, что с вами невозможно работать.

– Я не из Европы, а из Азии, – пробурчала и растеряно села на свое место, мысленно перенесясь к детям бедной женщины, которые придут со школы и не дождутся сегодня матери. Никто им не приготовит угали (13) с сукумой вики (14), не сварит чая с молоком… От грустных размышлений меня оторвал противный Питер:

– Не жалей её. Я тебе попозже другой протокол покажу. Там много чего интересного про эту Катрин. И детей у неё нет, брешет она.

– Она же ими только что клялась, – всё ещё сомневаясь, произнесла я, подозрительно посмотрев на следователя. Может быть, это он и брешет, чтобы успокоить меня.

– Потому и клялась, что нет у неё никаких детей. И астмы у неё нет тоже, между прочим. Она здоровая как бык. А ты, наверное, уже себе картинку нарисовала. Голодные и оборванные дети ждут мамку на пороге убогой комнатушки в каком-нибудь из городских сламов (15), да? – и впервые за сегодняшний день засмеялся, показывая белые крепкие зубы.