Андрей Лахтин - Безумство

На змеиное шипение обсуждения прибывало всё больше зевак, которые прерывали свой сон и приготовление ко сну доносившимися до них слухами об убийстве. Толпа должна была пестреть от перемешавшихся в ней больных и врачей, однако этого не случалось. Напротив, всеми овладело как раз то единство, о котором говорил Франсуа на встрече по случаю начала эксперимента. Выигрышным оказался и тот момент, что врачи, ввиду позднего часа, поснимали свои халаты и отправили их на отдых в платяные шкафы. Ко всему прочему большинство врачей в той или иной степени уже вжились в роли своих подопечных и не желали выходить из неё, даже учитывая такую ситуацию. Эта толпа могла разрастаться бесконечно, бесконечно же увеличивая децибелы шума от шёпота и редких сумасшедших выкриков.

Громче всех кричал Доминик, который всеми силами пытался отрицать свою вину, хотя и пришёл один из последних. Доктора и больные настроились на единый тон и в унисон выкрикивали фразы, которые могли быть свойственны лишь сумасшедшим. Поэтому из общей массы выделялись только Бернард, в ужасе смотревший на бездыханное тело, и уборщица, у которой не было указания имитировать чьё-либо поведение.

Все единодушно понимали, что возникает необходимость сорвать маски и выяснить причину случившегося, но никто не желал этого делать. Это был первый раз, когда всем удалось стать наравне с больными, причём не сговариваясь. Триумф безумия достигал своего апогея и ни один из присутствующих не желал прерывать столь спонтанный спектакль. Разве что Бернард, преодолев ужас, оторвал свои глаза с мёртвой точки и начал тревожно искать хоть кого-то, кто мог бы стать первым подозреваемым в преступлении.

– Что насчёт камер? – кто-то выкрикнул из толпы. Очевидно, что это был врач, который на секунду постарался выйти из своей роли, но поймал удивлённый взгляд собственного пациента и тут же вернулся в привычный образ сумасшедшего.

Из толпы показался Доминик, вокруг которого в этот момент тут же расступились люди, для которых он представлял авторитет. Доминик был уже знакомым Бернарду сумасшедшим, он имел некий авторитет среди своих приближённых. Больной с явно выраженным биполярным расстройством. Каждое его слово представляло собой скопление несвязных звуков, если слушать его по отдельности. Однако предложения получались более менее складными, хотя требовалось неслабо хмурить лоб, чтобы понять его речь.

Доминик вздёрнул руку вверх, все вокруг замолчали. Он произнёс:

– Об этом надо узнать все! Вся больницы должна знать!

Каждое слово давалось ему с трудом, будто он тащит свою речь, как тяжелейший камень на высокую гору. Что говорить о правилах речи? О них Доминик позабыл уже давно. «Ну и сложно же приходится его лечащему врачу» – подумал Бернард.

– Все! Все должны знать! – продолжал кричать Доминик, которого уже уносили с места происшествия, взяв под руки.

По коридору послышались звук мужского каблука, бьющегося о деревянный пол и задававший тревожный ритм. По шагам можно было определить, что идут как минимум трое. Так и оказалось. Вдоль стены шли трое полицейских, которые до того синхронно нахмурили свои лица, что могло показаться, будто они репетировали эти эмоции перед выходом.

Подойдя к толпе один из них спросил:

– Что тут происходит? Кого убили?

– Вот этого врача! – ответил Бернард, указав банкой газировки в руке на тело, лежащие на полу!

Полицейский почти вплотную приблизился к Бернарду. На лице правоохранителя с такого расстояния особенно чётко можно было разглядеть тот отпечаток, который оставили годы подобной работы, выездов среди ночи и тысячи преступлений. Под его носом расположились предельно-чёрные усы, выстриженные так аккуратно и ровно, будто того требовал не устав, а сама жизнь. Полицейский сделал шаг назад, отодвинув ногу, обутую в вымазанный несколькими слоями воска сапог. Затем он начал опрашивать Бернарда, как первого, пошедшего с ним на контакт:

– Расскажите, как это произошло? Вы были здесь во время убийства?

– Нет, я мало что видел. Считаю своим долгом доложить, что не слышал ничего подозрительного, хотя стоял в нескольких метрах от убитого в соседей комнате.

После того, как Бернард детально рассказал об инциденте, полицейский бегло оглядел коридор и заметил камеру, висящую в углу. Он приказал своим коллегам оставаться на месте и никого не пускать, а Бернарда он попросил отправиться вместе с ним в поисках будки с экранами видеокамер, так как никто из присутствующих не знал о её существовании и месторасположении.

Как только пара ринулась в сторону, в другом конце коридора показался спешащий Франсуа. Его размякшие щёки с красной полосой от ткани выдавали недавний глубокий сон, а ночной колпак и небрежно накинутые вещи вкупе с брюками без ремня и вовсе расставляли всё на свои места.

– Что здесь происходит? – встревоженно, но в то же время зевая, спросил Франсуа.

– Чистой воды убийство! Там, прямо в коридоре, посреди ночи. – ответил полицейский.

Главврач расслабился и махнул рукой. Изобразив сожаление и проигрыш в решающей игре он произнёс:

– Конечно. Рано или поздно это должно было случиться. Эти психи обязательно должны были кого-нибудь убить. К этому всё шло уже много лет, надо было ужесточить правила. О чём я говорил! И кто же жертва.

– Жертва – новый врач Лоренс. Вы, возможно, даже и не помните его. Он прибыл к нам из какой-то другой больницы.

Из толпы показалось спокойное и умиротворённое лицо одного из больных, который смиренно окидывал взглядом происходящее. Его пижама лежала на нём плотным и увесистым шкафом, будто это был полноценный футляр, не дававший делать резких движений. Весь его образ обходился без лишних складок и небрежностей, что только подчёркивало его гладко выбритое и серьёзное лицо. Это был Винсент, он страдал одной из форм крайнего психиатрического расстройства, которое олицетворялось в качестве бесконечного спокойствия больного и его нездоровой страсти к крайней форме порядка во всём. Даже стоял он ровно посередине толпы, чтобы симметрия была учтена в наиболее возможной форме. Энтропия в его сознании стремилась к нулю, а когда что-либо этому препятствовало, он восклицал:

– Не стоит беспокоится! Я уверен, что всё можно держать под контролем. Неужели какое-то там обычное убийство может стать причиной столь серьёзного разговора, да ещё и с полицейскими.

Винсент, обозначив себя, сделал шаг вперёд, не сдвинувшись в сторону, чтобы не нарушать законы симметрии в помещении. Его жутко злило, что полицейские стояли с краю от Франсуа, что делало зрительную композицию неполноценной. Он боролся с этим обстоятельством проверенным способом, который ему посоветовал его прошлый лечащий врач. Винсент покачивался из стороны в сторону, чтобы отвлечься от несовершенств мира. Психологически это воздействовало на него обманчиво. Он даже убеждал себя в том, что делает всё возможное, чтобы создать колебания, способные привести происходящие к идеальному порядку. Винсент спросил: