Ольга Покровская - Мои южные ночи (сборник)

Одним из таких ехидных насмешников оказался Ислам. Едва войдя в комнату, я сразу же почувствовала на себе его пристальный немигающий взгляд. Кивнула ему, и он тоже кивнул мне. Однако же завести с ним разговор на интересовавшую меня тему прямо вот так, при всей честной компании, я, конечно, не могла. Нужно было ждать подходящего момента.

Вся эта ситуация начинала меня крайне раздражать, если не сказать больше. Я никогда не сильна была в тайнах, интригах, подспудных льстивых шепотках. Именно потому я и бежала из Москвы в надежде, что в этом дальнем краю избавлюсь от вечного столичного притворства, показушности и повсеместного желания подсидеть соседа. А здесь, как теперь понимала, угодила в среду еще более лживую, насквозь пронизанную лицемерием и фальшью.

Однако же делать было нечего. И я подсела к столу, отведала пряного плова, отломила кусок лепешки и принялась стрелять глазами по сторонам, поджидая случая поговорить с Исламом наедине. Через некоторое время гости, насытившись, начали подниматься из-за стола. Кто отправлялся во двор подышать свежим воздухом, кто, вслед за хозяином, проходил в его кабинет.

Заметив, что Ислам вроде бы вышел на улицу, я решила последовать за ним. Поднялась со своего места и незаметно выскользнула из комнаты. Однако во дворе Ислама не увидела.

Ночь стояла черная, непроглядная. В свете фонарей, озарявших придомовую территорию, все вокруг казалось каким-то призрачным и зловещим. Я прошлась вдоль крыльца, завернула за угол, рассчитывая отыскать того, ради кого я и приехала в этот дом. Но внезапно наткнулась на все того же Джамика Булатовича.

Он стоял у стены и читал что-то с экрана своего мобильного. А может, вдохновившись пейзажем, сочинял очередную поэму.

Честно сказать, после того перформанса в ресторане я уже никогда не решилась бы подойти к этому человеку близко. Но раз уж мы с ним столкнулись буквально нос к носу…

– Джамик Булатович, – начала я, – а ведь я сегодня хотела поговорить с вами об одной внезапно обрушившейся на меня проблеме. Видите ли, мне утром сообщили, что в сунжегорском театре закрыли мою пьесу, потом вдруг позвонили из Москвы и объявили, что с проекта книги меня тоже снимают. И я хотела узнать у вас, не перешла ли я здесь, в Сунжегорске, кому-то дорогу?

Джамик Булатович оторвался от созерцания мобильника, поднял на меня глаза и окинул совершенно равнодушным, непроницаемым взглядом. Куда только подевался пылкий поэт, жаждавший прочесть мне свои новые стихи, скромно позаимствованные у Державина, Грибоедова и прочих классиков.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – скучающим тоном отозвался он.

Я опешила. До этой минуты я боялась, что, заговори я с министром, и мне снова придется отбиваться от его велеречивых измышлений. А к такому презрительному безразличию оказалась не готова.

– Я говорю о том, что приехала сюда по приглашению. И такой внезапный отказ по всем фронтам показался мне очень странным, – попыталась объяснить я. – И мне очень бы хотелось понять, что могло случиться, кто решил, что мое пребывание у вас нежелательно… К кому же, как не к министру печати, я могла обратиться с таким вопросом?

– Анастасия Михайловна, вы перенервничали, – этак свысока выплюнул Колобок, высоко задирая свой остренький подбородок. – Уверяю вас, все эти заговоры вам просто мерещатся. О ваших неприятностях я ничего не знаю. Поезжайте лучше домой спать.

И, давая понять, что аудиенция окончена, он развернулся и, гордо вскинув голову, засеменил обратно к дому.

Ничего себе, безобидный Колобок! Я даже не успела обдумать, чем могла быть вызвана такая внезапная перемена в его манере обращения со мной, как передо мной внезапно вырос Ислам. Откуда он взялся, я понятия не имела. То ли, как тать в ночи, крался за мной по пятам. То ли соткался из самой окружавшей нас непроглядной высокогорной тьмы.

– Ты хотела со мной поговорить? – спросил он этим своим бесцветным, лишенным интонаций голосом.

И мне не оставалось ничего, кроме как кивнуть. Убедившись, что ответа на заданный прямо вопрос я здесь ни от кого не добьюсь, я решила подыграть Исламу. Ведь не зря же он культивировал этот образ темной лошадки. Наверняка ему лестно должно было думать, что его считают этаким серым кардиналом и слегка побаиваются. И потому, подпустив в голос благоговения, в который раз уже за сегодняшний день начала рассказ о своих злоключениях.

– Ислам, ты ведь все про всех знаешь, правда? Один ты можешь мне помочь. Честно, у меня на тебя вся надежда. Представляешь, мою пьесу сегодня сняли с репертуара сунжегорского театра. А ведь Мурзыкаев сам меня к ним звал, прямо-таки уговаривал. Но мало этого, потом мне еще и из Москвы позвонили и объявили, что книгу об Ахмедове я писать не буду. Ислам, дорогой, помоги мне, объясни, кого и чем я задела. Чьих все это рук дело? Ведь лучше тебя никто в сунжегорском закулисье не разбирается…

Ислам, слушая меня, едва заметно кивал, будто бы мои несчастья совершенно его не удивляли. Наоборот, он словно предвидел все это, и мои слова только подтверждали его давние соображения. А потом вдруг заговорил, но, как мне показалось, совсем не о том, о чем я его спрашивала.

– Пойдем прогуляемся, – сказал он.

И, подхватив меня под локоть, повлек к калитке.

– Подожди, зачем? – пыталась возразить я. – Я задала тебе вопрос. Ты что-то знаешь? Можешь помочь мне?

В ответ Ислам лишь загадочно блеснул глазами и крепче стиснул мой локоть. Мне совершенно не хотелось никуда с ним идти. Неизвестно было, кто мог бродить за забором в этой глуши. Да и перспектива попросту свернуть себе шею, пробираясь в непроглядной мгле по горным тропам, меня совершенно не прельщала. Однако я вдруг подумала, что Ислам вполне может хотеть сообщить мне о чем-то конфиденциально, без лишних ушей. Тогда это его предложение прогуляться – ночью, в глуши, среди гор! – становилось в общем-то понятным.

Мы отошли с ним довольно далеко от дома Артура. По дороге я дважды подворачивала ноги, один раз получила веткой по лицу и успела мысленно основательно выматерить и Ислама с его загадочностью, и саму себя – за то, что согласилась с ним прогуливаться, и того неизвестного недоброжелателя, благодаря которому я и ковыляла сейчас с кочки на кочку в полной темноте.

Наконец мы остановились на крутом обрыве. Над нами раскинулось черное, усыпанное крупными яркими звездами небо. Внизу журчал, перепрыгивая с камня на камень, горный ручей. И я подумала, что сорваться с этой кручи и грохнуться в него, наверное, получилось бы весьма живописно. Однако доставить такого удовольствия своим злопыхателям я не могла. Нет уж, я собиралась жить долго, а потому валяться в ущелье изломанной куклой, смешивая свою горячую кровь с кристально чистыми водами ручья, мне совершенно не хотелось. Я попятилась с края обрыва и попыталась взглянуть Исламу в глаза – насколько это вообще было возможно в окружавшем нас мраке.