Валерий Иванов-Таганский - Любовь со взломом (пьесы)

Похоже, нездоровый ажиотаж, возникший вокруг шоковых спектаклей трех минувших десятилетий, сходит на нет. Зритель, уставший от «драматургии беспощадности», демонстрирующей крайнюю степень падения нравов, миропорядок, основанный на криминале, жаждет иного. Пришло время нового героя, сохранившего в душе свойственные человеку добрые чувства, способного противостоять ужасу и неприглядности общественных болезней. («Пикник под старой крышей». Реставратор Валентин: «…научат трем вещам: не прогибаться перед властью, она – не вечная, не размениваться на деньги, они – медные, и беречь честь, она дороже жизни!»)

Вот почему новые пьесы Валерия Иванова-Таганского обречены на успех. Автор – не равнодушный созерцатель. Мастер, чутко ощущающий пульс общественной жизни, остро чувствующий личную ответственность за происходящее, полагает долгом творческого человека вмешаться, назвать вещи своими именами, указать выход из кажущегося тупика. Со всей очевидностью можно сказать: имя Заслуженного артиста России, писателя, режиссера Валерия Иванова-Таганского заняло достойное место в ряду виднейших российских драматургов.

Действующие лица:

Константин – старший брат.

Степан – средний брат.

Виктор – младший брат.

Валентина – сестра.

Олег – двоюродный брат.

Ирина – жена Степана.

Косовец – приятельница хозяина дома.

Чхаидзе – друг хозяина дома.

Берлин – председатель коллегии адвокатов.

Врач. Медсестра – Бригада скорой помощи.

В квартире Никитиных – поминки. Сорок дней, как не стало Александра Константиновича – главы дома, бывшего прокурора подмосковного города. Богато обставленная гостиная, накрыт стол. Мы видим на стене картины, несколько фотографий покойного, одна – увеличенная, с орденами, украшенная цветами. Рядом на столе наполненная водкой стопка, сверху корка хлеба, сиротливый, пустой прибор. За столом все те, кто знал Никитина: родственники, друзья, сослуживцы по адвокатской практике. Все слушают выступление председателя адвокатской коллегии Берлина, где последние годы работал покойный.

Берлин. Что ж, господа! Много сегодня сказано верного. А вывод – один: есть те, кого всегда будет не хватать! Сколько лет Александр Константинович уже не прокурор города, а до сих пор помнят. Порядок был. Никто не пренебрегал законом, не было зашкаливающей коррупции. А что теперь? Вслух боюсь произнести слово, через окно вылетит и донесут. Мы на место Никитина в «Коллегию адвокатов» приняли Лаврова. Справляется, но… Вот это маленькое «но» – многое значит. Просто справляться и выигрывать одно за другим судебное дело – разница, быть добрым малым и быть гордостью адвокатской практики, быть ответственным за судьбы людей, да и вообще за все, что вокруг, – это уже призвание. Я ему говорил, Саша, тебе бы в депутаты, а он, в ответ: «Пожелай мне лучше подольше пожить и увидеть другой Россию». Вот ведь как мыслил. Не чета нынешним щелкоперам. У него было призвание. Ну и хватка, конечно. Какая усадьба! От зависти многие Гобсеком обзывали. Казалось, громадный участок, куда там пенсионеру справиться, а ведь сумел: на шашлык, бывало, приедешь – глаза разбегаются. Мы все у него учились… Так ведь, Анна Николаевна?

Косовец. Да!

Берлин. Верно сказано: «Жизнь прожить, что море переплыть». Море переплыть, наверное, трудно, но, пожалуй, не менее почетно научить других это делать. Я желаю сыновьям Александра Константиновича в этом житейском море помнить, каким успешным был их отец. Я знаю, что все вы определились в жизни, у каждого свое большое дело, но в каждом из вас – основа Никитина-старшего, его высокой пробы цельность: подчас жесткая, упрямая, и для многих недосягаемая…

Константин. Из одного куска был, поэтому и охватить нелегко.

Косовец. Новое поколение руководителей другое. Синтетики в них больше, чем натуры.

Чхаидзе. Ну, не во всех, Анна Николаевна.

Косовец. Во всех! Молятся своей бандитской богоматери. Но это не относится к вам, Анатолий Иосифович. Вы человек особый…

Берлин. Память – это самая короткая дорога от боли к надежде. Боль велика, потеря огромна, но память об Александре Константиновиче неизгладима.

Все встают.

Пусть земля ему будет пухом.

Молча выпивают.

Константин. Давайте откроем в той комнате дверь. Кондиционер хоть и работает, но душно. Кстати, кто покурить, пожалуйста. Степан, пригласи на балкон.

Валентина. Я открою.

Все, кроме Константина и Степана, выходят.

Степан. Тамада, ты почему Анне Николаевне не дал слова?

Константин. Мне показалось, что она не хочет говорить.

Степан. Показалось! Она пласталась, стол накрыла с Валентиной. Тебя ждала… А ты прилетел, у чужих остановился.

Константин. У друзей.

Степан. Ну да, вспомнил суперстрасть, с которой попадаешь в масть.

Константин. Былое не забывается, а хорошее тем более. А потом, здесь дети, шумно, как на стадионе. Не злись, Степа. Я занят, но вас не забываю.

Степан. И я «не забываю»! Старший брат! На похороны отца не приехал.

Константин. Были причины.

Степан. Какие?

Константин. Серьезные. У завпоста театра черных суббот хоть отбавляй.

Степан. А зачем этого звонаря пригласил?

Константин. А что?

Степан.Отец этого Берлина терпеть не мог. На похоронах мозги пудрил. И сегодня то же самое: «Жизнь прожить, что море переплыть». У них, в адвокатской, по 150 тысяч в месяц. С такими деньгами и болото переплывешь.

Константин. Я у него по делу был, пришлось пригласить. Во всяком случае, это не пошлее присутствия Косовец.

Степан. Брось. Мать давно умерла. Деньги не у нее. Она бы сказала.

Константин. Степа, наивный простак. Она наседкой за Валькиными мальчишками ходит, а дома, уверен, под подушкой бриллианты катает.

Степан. Глупости! О том, что все продано, мы узнали в больнице. Анна Николаевна сама была удивлена не меньше нашего. А потом, я её знаю…

Константин. Обвела она вас всякими «цацками» да подарками – недаром в монастыре служит. Вот вы и успокоились. Ты хоть говорил с ней? Уверен – нет! Сорок дней прошло – ничего не известно. У отца при жизни лишней копейки было не выпросить и после смерти, вижу, ничего не обломится. Какой Гобсек, тот был добрее.