Андрей Бинев - Дорога домой

– Эх, дочь моя! – вздыхал он, складывая на своем круглом животике, прикрытом рясой, полные розовые руки. – Жаль терять такую прихожанку! И к службе ты всегда придешь, отстоишь от начала до конца, и покаешься, исповедуешься, и пожертвуешь пару франков на труды наши, а то и пироги к празднику испечешь с вязижкой. Где только берешь-то ты ее, вязигу-то! И даже супруга своего приучила к нам заходить. Нет-нет, да заглянет, раб божий Александр. Вот только наложить на себя крест святой все стесняется. Не уверовал, однако же пути Господни неисповедимы! Придет муж твой в истинный Храм, придет своими ножками! И поклонится!

– Да где уж там, батюшка, – отвечала со слезой Анна Гавриловна. – Как вернемся на родину, закрутит нас Нечистый, прости Господи, так, что света белого не взвидим! Голодно, говорят, нынче в отчизне нашей! Продукты по карточкам, бензина, опять же, нет, люди за ним в очереди стоят ночами. Все за взятки, да за взятки! Уголовники одни да партейные! Понаехали, выползли из своих «тьму-тараканей»! Провинциальные оккупанты! С Урала, из Сибири, с Тамбовщины да еще бог знает из каких дыр! Еще и демократы какие-то объявились. Еврей на еврее евреем погоняет! Где уж тут в Храм! Когда это Москва по карточкам жила?! В войну, разве, да немного после. А нынче…

– Ну уж и по карточкам! – краснея, возмущался отец Василий. – Есть, конечно, недостатки, отрицать не станем, но не так плохо, как кажется отсюда, из Парижа-то! Что ж касаемо демократов наших доморощенных, то погоняют они, скорее, не евреями, хоть и верно – евреев среди них много! Опять же Христа они распяли! Эх-хе-хе!

Отец Василий крестился и тяжело вздыхал.

И все же помог именно он – настоятель Божьего Храма отец Василий, хотя и не только он один. Так уж получилось, что совместились усилия двух совершенно не связанных друг с другом на первый взгляд людей, и дело удачно выгорело. Так уж случается, что конкретные персоны могут быть и не знакомы друг с другом, но между ними тем не менее устанавливается некая незримая связь – будь то общие идейные интересы, будь то совершенно запутанные, покрытые мрачными тайными завесами политические и разведывательные задачи. Иной раз хорошо оказаться в эпицентре действия таких сил – когда разнополюсные импульсы рождают жизнетворный заряд…

Отец Василий, принимая у себя гостя из Московской патриархии, упомянул как-то имя мужа своей прихожанки. Так, мол, и так, говорит, теряем людей. А тут ведь в окружении католиков и реформаторов каждый верный прихожанин на вес золота! Кого еще пришлют! Ты бы, отец родной, замолвил где слово за раба божьего Александра, Власина то есть, за воина, понимаешь.

И замолвилось слово, потому что как раз в это время церковь начинала сближаться со светской властью, и у обеих сторон забрезжили общие интересы, не всегда, правда, одни лишь духовные. Оказалось, что гость отца Василия отвечал в Патриархии за какое-то важное коммерческое направление – то ли контролировал пользование некоторыми светскими жуками таможенных и налоговых льгот Церкви, то ли вел расчетные таблицы о разделе прибылей по поставке сигарет, спиртного, кетчупа и электронной бытовой техники по тем же льготным церковным каналам, то ли отвечал еще за что-то такое же очень важное и востребованное, но, так или иначе, кто-то из высших чинов в ведомстве Александра Васильевича прислушивался к его совету.

А с другой стороны, к делу подключился близкий родственник Анны Гавриловны – известный актер Владимир Постников. На каком-то специальном просмотре одного из фильмов, где он играл маршала Конева, присутствовал тот самый высший чин, и подвыпивший Постников на банкете по случаю приемки шедевра шепнул ему свою просьбочку о племяннице и ее муже. И механизм сработал: полковника Власина вычеркнули из списка «ротируемых» и после согласия со стороны генерал-лейтенанта Сергеева, который тоже пока еще удерживался на своих парижских позициях, Александра Васильевича сохранили на должности.

– Господи! – неистово крестилась Анна Гавриловна и стучала лбом о каменные плиты Храма – Велика забота твоя!

Господа ли, не Господа была сия забота, но семья Власиных осталась в Париже еще на год. Во всяком случае, именно этот срок был прописан в приказе по ведомству, весьма, кстати, далекому от Божьего промысла. Хотя иметь отношение к этому самому «промыслу» хочет каждое важное ведомство. За сомнения в этом многих даже наказывают, потому что в какой-то момент человеческой истории «Божий промысел» принудительно занимает стратегические позиции, и любые меры, предпринимаемые носителями его, освящены заранее, а значит, не обсуждаются общественностью. Подобно помазанничеству божьему императоров, будь то захватчики или освободители!

Отношения Власина с генералом Сергеевым несколько усложнились после истории с их зарвавшимися агентами, но Сергеев продолжал думать так:

«Власина я знаю… Что от него ожидать, для меня не секрет. А пришлют другого! Вот этого, например, Гулякина, черт бы его побрал! Еле отправили его в Марсель! Подальше отсюда… насколько это было возможно! Нет уж! Пусть уж лучше Саша!»

Так и остались в ведомственном филиале в Париже генерал-лейтенант Андрей Сергеевич Сергеев и его заместитель полковник Александр Васильевич Власин.

Однако же к тому времени всё изменилось в службе офицеров оперативного звена, прикомандированного к посольству. Наступала Великая Депрессия Шпионажа. Разве что военные коллеги продолжали что-то еще рыть на и без того взрыхленной почве северо-атлантического блока, но и у них реальной работы становилось все меньше, а невразумительных приказов из Центра все больше.

Что касается политико-разведывательных служб, то здесь вообще всё запуталось и покрылось паутиной неверия и разложения. Среди оперативников поползли слухи о том, что предстоит сокращение аппарата, и многие, обросшие местными связями и подначиваемые женами, задумали уволиться раньше срока и остаться за рубежами родной погибающей империи. Дома их ждала лишь изнуряющая неквалифицированная работа в бригадах грузчиков, мебельщиков, таксистов-частников и в растущих как грибы охранных фирмах.

Шептались о том, что руководство страны давно уже состоит на услужении у «вероятного противника», что все они масоны и предатели, и что глиняные ноги гигантского советского колосса раскачали именно они. Ноги эти теперь, мол, осталось лишь обломать! Предателей называли поименно, с кривыми усмешками и с презрением.

«Делай, как я!» – появился плакат с изображением Михаила Горбачева, жарко обнимающегося сразу со всеми лидерами северо-атлантического блока. Плакат кто-то растиражировал, и он был быстро разобран ухмыляющимися обитателями «субмарины» посольства.