Андрей Бинев - Дорога домой

Отец Василий извлек из закатанного рукава бумагу и помахал ею перед носом Анны Гавриловны, потом спрятал обратно.

– Выходит, готовится нечто важное. И мы должны знать, что нас ожидает. У нас ведь тут тоже служба! Мы как солдаты – «дан приказ ему на запад, ей – в другую сторону». Вот бы знать, кому, понимаешь, на запад, а кому – в другую сторону. Да и в какую. Так что ты расстарайся, милая, порасспрашивай Александра Васильевича-то. Не может такого быть, чтобы мы тут отголоски такого важного дела чувствовали, а он при своей должности жил бы в неведении. Упредить бы надо события касательно себя. А ты пей чай-то, вареньицем не побрезгуй. Целое ведро привез один из Киева! Да уж я говорил это! Вон и печеньице московское.

Отец Василий протянул Анне Гавриловне печенье, и она, думая о чем-то тревожным, послушно взяла его.

Никита Матвеевич Зеломудров, Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР в одной небольшой, но очень важной европейской стране, расположенной поблизости от границы с Францией, совсем не так, как другие, размышлял о том, что начало будоражить умы многих его посвященных соотечественников. Он вообще многое делал совсем не так, как другие.

В том, что его семья останется в зените власти при любом стечении обстоятельств, Зеломудров не сомневался ни единой секунды и этому внимания в своих мыслях не уделял. Однако же с какой стороны взойдет солнце, и стало быть, сверкнет лучами славы этот самый зенит, ему не могло быть безразлично. Куда будет отбрасываться тень, – тоже забота не последнего порядка.

Зеломудров вполне соответствовал своей звонкой фамилии, то есть отличался мудростью, причем весьма глубокой, и полагал, что мир разделен для него с точки зрения интеллекта на две категории: общие формы, с которыми уже давно слился весь его род, и частности, или, иными словами, подробности. Вот эти самые подробности и вносили свою коррекцию в действительность. Замечать их, умело расставлять по всему «общему» полю, по мнению Зеломудрова, и было признаком государственной мудрости, которой он, несомненно, в полной мере, обладал.

Вот, пожалуйста, ближайший пример: незадолго до командировки в ту маленькую европейскую державу, из которой готовился его большой прыжок обратно на родину, он зашел с женой, Мальвиной Тихоновной, урожденной Свердловской, в небольшой магазинчик с выставкой серебряных столовых и иного предназначения приборов. Прилавки и две зеркальные витрины отливали роскошным, слепящим блеском начищенного белого серебра. Здесь были и подставки для яиц, и серебряные ложечки (с подобными во рту, по-видимому, рождаются такие как Зеломудров), и резные подстаканники, и подносы, и рюмочки… Да все и не припомнишь, все и не разглядишь даже! Словом, сияние роскоши! Кое-где на прилавках, под толстым стеклом, с особой выразительностью располагались и некоторые изделия из золота.

Мальвина Тихоновна, улыбаясь, указала Зеломудрову пальцем с нанизанным на него изумрудным перстнем на нечто под стеклом.

– Что, дорогая? – с привычным раздражением процедил сквозь зубы Зеломудров.

– Да вот, взгляни! Ты такое видел? – почему-то победным тоном, вскинув голову, спросила жена. Можно было подумать, то, на что она указывала, было сделано, если уж не ею самой, то несомненно по ее идее.

Зеломудров, уловив в голосе жены нечто особенно торжественное, послушно склонил голову над толстым стеклом. Под ним с нарочитой небрежностью лежало несколько поистине удивительных предметов: три или четыре серебряные погремушки (зайчики, мишки и часики на небольших резных ручках) и, что самое поразительное, пустышки на золотом диске, усыпанном мелкими бриллиантами.

– Это, если вас интересует… – раздался мягкий женский голос над головой Зеломудрова, – изделия итальянских и наших мастеров. Наши подешевле, итальянские – дороже.

Зеломудров, не разгибая спины, повернулся на голос. Молодая пышечка с каштанового цвета волосами смотрела из-за прилавка на него ласково, даже немного весело.

– А для чего? – растерянно спросил Зеломудров и похолодел от ощущения своей непричастности к стремительно меняющемуся миру.

– Как для чего! – усмехнулась пышечка. – Для счастья. Вот пустышечка с золотым диском и колечком, бриллиантики… Да вы не сомневайтесь: все истинное, все с пробой. И безопасно для младенца! Бриллианты закреплены надежно.

– М-да… – глубокомысленно произнес Зеломудров и выпрямился. – Это хорошо, что надежно. А то проглотит, понимаешь, младенец, копайся потом в его фекалиях, так сказать. Няньке-то не доверишь! Ведь сопрет бриллиантик-то! А скажет: пропустила! Самому, понимаешь, копаться придется! А когда? Дела ведь!

– Правильно! – обрадовалась пышечка. – Вам показать?

– Что? – округлил глаза Зеломудров.

– Да вот, пустышку. Или погремушечки.

Зеломудров переглянулся с Мальвиной Тихоновной и неопределенно пошевелил пальцами в воздухе:

– Да, видите ли, наши детки-то выросли уже. У них теперь другие погремушки и сосочки с пустышечками иные. По форме, то есть. Но тоже не дешевые, надо вам заметить.

– А внуки? Внуков не ждете? – искушая, словно сатана яблоком, блеснула глазами пышечка.

– Внуков ждем, – вмешалась Мальвина Тихоновна, – Надеемся, так сказать…

И закончила решительно:

– Покажите, девушка! И то, и другое! Вот: погремушку с часиками и с мишкой, и пустышку вот эту, побольше размером. Мы обычно крупные все – что с мужней стороны, что с моей…

Мальвина Тихоновна с замиранием сердце потрясла около уха изделием в виде часиков. В погремушке что-то мягко зашуршало. Она игриво покосилась на Зеломудрова, внимательно рассматривавшего в это время мелкие бриллианты на золотом диске пустышки.

– Золотой песочек внутри! Чистейший! – пояснила пышечка головой Мальвине Тихоновне. – Младенец потянет в рот погремушку, а она безопасная. Ни тебе красителей! Ни едкой пластмассы! Очищающее серебро!

Ушли с дорогими покупками.

– А вдруг не будет после, когда внуки появятся? – защищалась Мальвина Тихоновна.

«Нет, думал Никита Матвеевич, будет! Теперь непременно будет! Те, кто с серебряной ложечкой в пасти рождаются, должны в младенчестве золотую с бриллиантами пустышку сосать. Привыкать, так сказать к тому, что и пустышки (особенно пустышки!!!) должны быть золотыми да бриллиантовыми!»

О кричащей вульгарности этих удивительных изделий речи не шло, потому что вульгарность, как известно, замечается лишь теми, кому дарованы Господом возможность и, главное, способность сравнивать. Обреченные же на однообразие форм и содержания свободны от мук выбора, то есть от творческих мук, причиняемых чувством меры, такта и вкуса. Тут либо врожденный талант, либо хотя бы наследственность. И с этим ничего не поделать! Лучший метод борьбы с подобным явлением – сгноить в сибирской или северной тюремной зоне, чтобы не с чем, да и некому было сравнивать!