Светлана Нина - Кружевные закаты

– Где же хозяева? – спросила она, отворачиваясь.

– В саду. Урожай собирают, – благосклонно ответила Надежда Алексеевна, – в нынешнем году отбоя нет от яблок.

Она не прочь была поболтать с неожиданно и очень кстати свалившейся барыней. Не с Федотовым же ей беседовать. Хозяин поместья погряз в ностальгии по временам прошедшим, а оттого прекрасным, ведь он не помнил и половины бед, свалившихся на него тогда. Свадьба единственного живого человека, к которому был привязан, подкосила и без того хрупкие силы Дениса Сергеевича. Целыми днями Федотов безвылазно сидел в кабинете, читал и гулял по неправдоподобно красивому в это время года саду. А деревня с и без того не слишком ладно устроенным хозяйством все больше проседала вниз.

Он отдалялся от настоящих людей и с отчаянием, более глубоким, чем когда-то, алкал понимания и заботы. А Надежда с радостью дарила бы ее, поскольку, как и подавляющее большинство поживших, не могла причислить себя к числу счастливцев. Но Федотов не подпускал к себе никого, кроме своей Тони, во время разлуки возлюбленной им с удвоенной силой. Надежда, бездетная, иссохшая без ласки и сильных чувств душа, страдала, но не раскрывала сердца, поэтому непосвященным казалась сухой брюзжащей старухой.

– Простите меня, Марианна … Не ведаю, как вас по батюшке…

– Анатольевна, – голос Марианны отчего-то померк.

– Марианна Анатольевна, мне поручено управиться в девичьей. После смерти ключницы много на меня свалилось. Ох, не ровен час еще крестьянам вольную пожалуют, тогда уж совсем не знаю, как жить будем, – Надежда Алексеевна сама удивилась, отчего так разоткровенничалась с первой встречной.

– Тогда я могу пойти в сад и нагнать хозяев? – как бы опасаясь чего-то и подавшись вперед, спросила Марианна и отвела вперившийся в муху на стене взор в прозрачные глаза собеседницы, застенчиво заглянув в рябь их водоема.

– Конечно, они в восточной части поместья. Идите по дороге, усаженной кленами, быстро приметите их.

Марианна благодарно улыбнулась, чуть приподняв щеки. Совсем не замучено, не так, как улыбалась несколько последних месяцев. Ощущая раздражающее подергивание сердца, она вышла из дома и направилась по аллее, усыпанной плеядой мерцающих листьев. Она ни о чем не думала. Если бы начала, неизвестно, смогла бы дойти. А должна была, просто обязана, ведь от этого поступка зависит не только ее будущность.

Завернув в начавшийся яблоневый сад, где в полной мере господствовали уже звучные краски бархатистой осени, Марианна приросла к земле и каким-то первородным инстинктом заставила себя стоять на месте. Тонкий аромат спелых, едва не лопающихся от сока яблок ударил ей в голову. По жилам разлилась пригибающая к земле, пьющая силы усталость.

Тоня опоясана белым передником, должным защитить ее легкое шелковое платье. Крисницкий небрежно облачен в свободную рубашку и непонятного рода брюки. Никакого излишества или вычурности, все донельзя просто и противно. Крисницкий со слабой настороженной улыбкой стоял, подняв голову и вынимая из цепких пальчиков Тони передаваемые ей яблоки, которые та осторожно забирала у дерева. Его лицо светилось спокойствием и благодатью, как будто он разгадал существенную долго не дающую покоя загадку.

Гладкие бока фруктов поблескивали на солнце. Не с меньшей силой блестели глаза тех, кто собирал их, выполняя древний прекрасный ритуал. Марианна, дышащая чувствами, осознала, что воцарившейся семейной идиллии ей касаться запрещено, иначе разбуженная совесть засаднит еще сильнее. Душа в этом затерянном во времени саду пронизывалась, проникалась счастьем, как осенний воздух блестящей паутиной. Только Марианне не было места в стане довольных. Она в очередной раз испытала досаду оттого, что отличается от прочих. Тоска, прогнавшая надежду, оказалась не глубже прежней, но отличалась от нее. Она разбавлялась странной уверенностью, что в любом случае Марианна не добилась бы желаемого.

И даже теперь, воочию убедившись в худших опасениях (как истинная женщина, она продумывала все возможные варианты событий), Веденина не могла поверить. Ведь совсем недавно эта девчонка была ему безразлична… Или он обманывал? В свете последних событий образ Михаила Крисницкого не вызывал у Марианны восторженного отрицания любых пороков, свойственных этому человеку. Как ни пыталась она быть беспристрастной, поддалась, как и все люди, ослепленные чувствами, обожествлению возлюбленного, причем с несколько странной стороны. Она соглашалась, что он далек от совершенства, но убеждала себя, что это не что иное, как бутафория, способ загородиться от докучливых сплетников или убедить самого себя, что он такой же, как остальные.

«И мне он предпочел эту маленькую девочку», – с застывающим, растекающимся и не способным ухватиться за что-то одно взглядом думала она.

Смешным именно в момент крушения планов Марианне показалось то, с каким упорством она цеплялась за Крисницкого все эти месяцы, твердо веря, что сохраняет гордость. Она позволяла себе видеться с чужим мужем, принимать знаки его внимания и молча давала понять, что пойдет с ним, куда он попросит. Лишь бы попросил…

Марианна захотела вернуться в дом, собраться с мыслями и решить, что делать и как врать, но Крисницкий, смеющийся над шуткой Тони, предсказуемо повернул голову в сторону аллеи и застыл с зажатым в руке яблоком. Кажется, за всю свою жизнь он не был более поражен. Как будто Марианна, неприкаянно находившаяся в нескольких шагах, явилась в их идеализированный, лишенный любого налета горя или подозрения мир не теплокровным существом, а разъяренным эльфом, требующим отмщения. Крисницкий чувствовал вину перед бывшей возлюбленной, и это омрачало даже счастливейшие дни его пульсирующего повествования. Омрачало, когда он позволял себе задуматься над этим.

Раньше он испытывал вспышки наслаждения, ведущие к счастью, но они были быстротечны. Сегодняшнее же чувство восхищения всем, небывалого вдохновения, деятельности и желания охватить целый мир, изведать то, что раньше находилось за стеклом ограничений и возможностей, все понять и всех полюбить, не улетучивалось под действием времени или необходимости возвращаться к реальности, не испарялось, снова и снова обогащаясь. Это он сумел перенять у Тони. Действительность оказалась не абстрактной, а успокаивающе настоящей, засыпающей радом с ним и греющей простыни… Воистину, пьянящее, потрясающее открытие! Если бы только знать, что Марианна не сердится и тоже идет по верному пути. Он надеялся, что это так. А, впрочем, у него было достаточно дел и без этих раздумий.

– Марианна Анатольевна! – с неподдельной радостью воскликнула Тоня, подавая мужу знак, чтобы он снял ее с лестницы.