Света Нахимберг - Кондас

Приближался 1916 год. К этому времени в деревне строили катушки, утрамбовывали снег, поливая сверху водой, подмерзал один слой, укладывали следующий – так получалась прекрасная горка, с которой в праздник катались и дети, и молодёжь. Афанасия познакомилась с пришедшим к ним в деревню молодым парнишкой, который переходя из одного села в другое занимался ремонтом обуви, подшивал валенки, мог и шкуры выделывать, а из них шил ботиночки на заказ. Приглянулся он Афанасии, она рассказала тятеньке, что полюбила этого молодца, но он не местный, из Мордовии, так зарабатывает на жизнь деньги. Ничего она о его семье не знала, он часто провожал с гулянья Афанасию домой, но только до двери, ничего не рассказывая по дороге. Из деревни на Портянку дорога дальняя, он обнимал её за плечи, чтобы не замёрзла, при этом ничего не говорил. А то, что он из Мордовии, она узнала от подруги, которая жила в центре. В один из вечеров парнишка разговорился, оказалось, что зовут его Иосиф, он из большой семьи, детей много, а есть нечего, вот и уходили многие «рукастые» ребята зарабатывать, тем ремеслом, которому был обучен. Так Иосиф оказался в Ощепково. Однажды Афанасия пригласила его домой погреться, чаю попить, с родителями познакомить. Так тятенька его и увидел, понравился Иосиф ему, лишнего слова не скажет, уважительно относится и к старшим, и к Афанасии. Через несколько месяцев знакомства Иосиф пришел к ним свататься: родители были далеко, друзей не было, поэтому он решился на этот самостоятельный шаг. Войдя в избу, Иосиф перекрестился на все четыре стороны и обратился к Семёну: «Я пришел просить Вашего разрешения жениться на Афанасии! Позволите ли нам обвенчаться?» «Пришел, так проходи! Решим, но сначала Афанасию спросим: хочет ли она за тебя выходить?» Афанасия вышла из горницы, посмотрела на улыбающегося отца, поняла, что он согласен, сказала: «Я выйду за него замуж, тятенька, с Вашего благословления!». Из горницы вышла маменька с иконой в руках. «Что, отец, благословим молодых?» Отец и мама подошли к Иосифу и Афанасии, произнесли самые важные для этого мгновения слова и молодые по очереди поцеловали икону. «Вот и славно! А когда свадьба?» – спросил Семён. «Как скажете! Я денег подкопил, чтобы жениться, можно на любое время назначить венчание! Только у меня просьба к Вам: жить мне негде с молодой женой, не разрешите быть у Вас в примаках?» «Ты у нас за сына будешь, а места вам хватит, дом просторный!» – ответил Семён. Начали готовиться к свадьбе: невесте надо было своими руками приготовить приданое, поставили бражку и приготовили всё для домашнего пива. Продукты были все свои, слава Богу, год был урожайный. Через месяц молодых повезли в ближайшую церковь, где прошло венчание. Иосиф и Афанасия были счастливы, они любили друг друга, вскоре Афанасия забеременела. Тятенька не нагружал её тяжелой работой, берёг. По дому Афанасия делала всё, что могла, но её очень изнуряла не проходящая тошнота. Маменька говорила, что с лица видно, будет им внучка: Афанасия подурнела, примета такая, что дочь красоту у будущей матери забирает. Пришла зима, на прогулки Иосиф с женой ходили только по Портянке, холода стояли жуткие, так можно и простыть, а этого никак нельзя было допустить. Жизнь шла своим чередом, молодёжь и детвора катались с горок, водили хороводы, играли в снежки. Иосифу стало грустно: и работы, как таковой нет, да и праздник, все веселятся, гуляют, а Афанасию от ведра не оттащить – тошнит беспрерывно, вымоталась она, устала от такого состояния организма. Ему бы поддержать как-то жену, а он оделся и пошел на улицу прогуляться. Через некоторое время в окно постучали, Афанасия посмотрела, разогрев дырочку дыханием, кто стучит. Там стояла её давняя подруга, чтобы та не мёрзла, Афанасия впустила её в избу. У подруги прямо язык «чесался», так хотелось рассказать новость об Иосифе. «Ты дома сидишь, от ведра поганого не отходишь, тошнит тебя, а муженёк твой с солопшицей с катушки в обнимку катаются».

Солопшицами называли соломенных вдов, у которых муж пропал без вести – тогда многие уходили подработать на заготовке древесного угля, бывало, что некоторые погибали, раздавленные спиленными деревьями, были и другие трагические случаи, но о них никто ничего не знал. Позднее, когда началась гражданская война, мужья пропадали без вести, а жены оставались одинокими, их тоже называли солопшицами. Подруга в таких красках рассказывала об Иосифе, что Афанасии хотелось вытолкать её за дверь, но та добилась своего, «посыпала соль на рану». После ухода подруги, Афанасия закрыла дверь на засов и взяла «чумоданишко» Иосифа: она с таким остервенением бросала в чемодан личные вещи его, ходила по дому и проверяла, чтобы ничего не оставить. А ведь она оставила самое большое богатство, к которому был причастен Иосиф – ребёночка, который должен вскоре родиться… Она выставила чемодан Иосифа в сени, а дверь в дом закрыла на засов: родители гостили у Пелагеи, так что никто, кроме мужа, не пришел бы больше. Время было позднее, а она так и не ложилась спать, ждала развязки своей короткой семейной жизни. Пришел Иосиф, вошел в сени, толкнулся в дверь избы, она была заперта. Он стал стучать кулаком, ногой, думал, что Афанасия спит. Громко кричал, но из избы никто так и не вышел. Афанасия подошла к двери и сказала: «чумоданишко» свой видишь, там всё твоё! Можешь идти на все четыре стороны, а ко мне не подходи больше. «Да ты что, жена, ничего у нас с солопшицей не было. Ну, скатились несколько раз с горки, так какой в этом грех? Отопри дверь, Афанасия, замёрз я очень!» «Нет! Иди, грейся куда хочешь, а домой я тебя никогда не пущу!» Долго уговаривал Иосиф жену, она была непреклонна в своём решении. Такая обида захлестнула её, что она даже плакать не могла, брала в руки старые тряпки и рвала их на узкие ленточки, из них плетут круглые и квадратные коврики: их стелили при входе в дом из сеней, перед кроватями, чтобы босым ногам было не холодно вставать среди ночи по надобности. Так она сидела и все отрицательные эмоции «прятала» в эти ленточки, которые свивала в клубки: потом легче было вязать коврики. Иосиф постоял-постоял перед дверью, вздохнул, признавая свою вину, пошел по улице, но никого не встретил: время позднее, все разошлись по домам. Иосиф дошел до лавки. Это была очень долгая и холодная дорога, но он надеялся, что сторож лавки пустит его погреться. Он постучал в окно, подошел сторож, Иосиф попросился к нему погреться. Сторожу одному скучно было, он рад был Иосифу, но его удивило, что в такой поздний час Иосиф оказался на улице: с Портянки дорога была не близкая. Он впустил Иосифа, печь была растоплена, сторож посадил Иосифа к ней поближе и помог снять валенки. Даже в такой тёплой обуви ноги парнишки были ледяными, сторож одел на руки шерстяные рукавицы, стал растирать ноги. От ног тепло разливалось по всему телу, печка хорошо грела и Иосиф начал отогреваться. Сторож стал расспрашивать его, что случилось. Иосиф, ничего не скрывая, рассказал. Тот внимательно слушал его и в конце рассказа не стал утешать Иосифа: «Афанасия ни за что не простит тебя, парень! Она баба гордая, а обидел ты её сильно. Что же ты её в таком положении оставил дома одну. Придётся тебе уезжать из деревни, чтобы ещё больше не расстраивать, но сердце её ты не растопишь! Переночуй, а утром пойди в Клепики, там тебе работа найдётся: деревенька маленькая, но поможешь, чем сможешь, а сюда не возвращайся, мой тебе совет!» Иосиф лёг на половичках рядом с печкой, очень он промёрз и устал, да и переживал за свой поступок: теперь ребёнок будет расти без отца – это его больше всего огорчало и жгло сердце. Он уснул, сам не понял когда и как. Рано утром его разбудил сторож, Иосиф умылся, сторож угостил его варёной картошкой – она была полита льняным маслом, никогда вкуснее такой картошки Иосиф не едал. Собрался быстро, вещей особых не было, всё в маленьком чемоданчике, расспросил у сторожа дорогу в Клепики, поблагодарил его и отправился в новую Жизнь. Прошло более сорока лет, состарился Иосиф, бабушкой троих внуков была Афанасия, он узнал у Ощепковских жителей адрес и город, где жила Афанасия. Добрался издалека до дома, где жила с семьёй его жена. Постоял у дверей двухэтажного дома, подошел к балкону. В то время Пелагея жила у Афанасии (свои были проблемы), она выглянула с балкона и узнала в этом дряхлом старике с большой седой бородой Иосифа. Она перекрестилась, ещё присмотрелась к нему и пошла к сестрёнке: «Сестра! Погляди ка: под балконом на лавке уж ни Иосиф ли сидит?» «Сидит и пусть сидит! Отдохнёт и уйдёт, туда ему и дорога!» Пелагея ещё раз убедилась в твёрдом характере сестры: не захочет, не заставишь!