Александр Никифоров - Пушка-полковушка, или Выстрел от Немана до Берлина

© Александр Никифоров, 2018

ISBN 978-5-4490-6187-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Когда гул самолетов перестало быть слышно, повисла зловещая тишина. Еще пять минут назад вселяющие ужас взрывы и свист падающих бомб заглушали крики людей и животных, и вот наступило это пугающее затишье.

Николай в эти секунды слышал только стрекочущего кузнечика. Он приоткрыл глаза и увидел длинноногое насекомое, издающее с детства знакомый треск «цици-цвирк-цици-цвирк». Потом оторвал голову от земли и посмотрел на изуродованные взрывами траншеи и пушки, батарея была уничтожена. Он попробовал крикнуть: «Есть кто живой?», но во рту все пересохло и на зубах скрипел песок, поэтому он скорее хрипел, чем кричал.

«Почему полный рот песка?» – подумал Николай и начал вспоминать, как кинулся к снарядным ящикам, чтобы закрыть их маскировочной тканью. В этот момент справа что-то рвануло и его откинуло взрывной волной в заросшую кустарником ложбинку, а сверху на него упала груда земли.

Встав на четвереньки и ощупав себя, он понял, что даже не ранен. Правда, в ушах немного звенело, видно, не успел сразу открыть рот, вот его и оглушило. Поднявшись на ноги, он еще раз огляделся. Создавалось впечатление, что на их небольшой участок оборонительного плацдарма сброшено бомб двести. Обходя позицию батареи, испещренную воронками и рытвинами, Николай пытался найти хоть кого-то живого, но внутренний голос пугал его, что он остался один.

Наконец, подойдя к своему расчету, с удивлением обнаружил, что его 76-мм пушка совсем не пострадала, а просто лежала на боку, перевернутая взрывом. Прижатый левой станиной, хрипел его лучший друг Артем.

Вытащив его из-под орудия, Николай увидел развороченный осколком живот.

– Вот, братишка, тебя угораздило, – сказал он, подкладывая под голову товарища снарядную гильзу.

Глядя на это ранение, Коля понимал, что другу осталось жить последние минуты. В этот момент Артем открыл глаза, улыбнулся и, тяжело дыша, попросил воды.

– Ну что же, попей, дружок, напоследок, – приговаривал Николай, пытаясь из солдатской фляжки напоить раненого.

Потом расстегнул ворот гимнастерки, чтобы Артему было легче дышать. Под гимнастеркой был неуставной тельник. За него Тёма не раз получал внеочередные наряды от старшины, но расставаться с ним не хотел. Он коренной Ленинградец, хотел служить во флоте, но судьба распорядилась иначе.

Артем Морозов был старше Николая на два года, его родители погибли еще в 1921 году во время Кронштадтского восстания. Как рассказывал Тёма, его отец был капитаном на линкоре. Может, врал, конечно, да кто теперь проверит. Прибился он мальком к беспризорникам и семь лет прожил Детскосельском вокзале. Причем в детстве был уверен, что его называют Детскосельским, потому как там живет целая ватага детей, таких же беспризорников. Раза три его по решению деткомиссии отправляли в сиротские дома и трудовые колонии, но он оттуда сбегал на свой родной вокзал.

В 28-м году сотрудники ГПУ окончательно покончили с беспризорщиной в городе вождя, и Морозов попал в «трудовую коммуну», где получил специальность токаря. Он вообще был смышленый и даже занял первое место среди таких же «коммунаров» по станочному делу. Но его всегда влекло в море, и когда ему исполнилось семнадцать, он записался юнгой на ледокол «Красин». Проходил полгода, а вот когда пришло время аттестации на палубного матроса, он с боцманом зачем-то хлебнул «шила» и его списали на берег. Тогда-то и пошел он по первой специальности токарем на «Кировский» завод.

В 1937 году после расстрела Тухачевского, который утверждал необходимость перехода на динамореактивную (безоткатную) артиллерию, СССР, не получив многообещающих новшеств, осталась со старыми разработками. Правительство дало задание срочно разработать пушку с новыми тактико-техническими характеристиками. На «Кировском» изготовили пушку Л-12. Над её созданием, как раз и работал цех, где токарем был Артем. И хотя она прошла все испытания государственной комиссии, для серийного производства была рекомендована пушка Ф-22УСВ Горьковского 92-го завода. Её еще называли «полковушкой» или «косой смерти Граблина», в честь главного конструктора этого орудия.

В экспериментальном цехе при КБ Грабнина В. Г. тогда трудился Николай, сначала фрезеровщиком, а потом и приемщиком ОТК. Поэтому, будучи друзьями, они являлись, к тому же непримиримыми спорщиками. Артем утверждал, что Граблин, еще работая в ОКБ «Кировского завода», увел саму идею пушки Л-12 и воссоздал её аналог уже в Горьком. На что Николай не соглашался и как основной аргумент в пользу Ф-22УСВ приводил, что система полуавтоматики была принципиально другая и гораздо выше по надежности.

Они могли часами спорить об особенностях этих орудий, но на вооружении в их батарее стояли пушки 92-го завода и, что самое примечательное, на их «полковушке» стояло клеймо приемщика, а сегодня уже «наводчика», Николая Орлова. Коля сам был удивлен этому обстоятельству, когда по прибытию в часть его определили в четвертый орудийный расчет к старшине Перетятько.

И вот теперь лучший боевой товарищ, «замковой» расчета, лежит с развороченным животом и делает последние вздохи. Поддерживая его под спину ладонью, он услышал, как перестает биться сердце друга.

«Вот так приходит смерть», – подумал он и вскоре закрыл глаза бездыханному Артему.

«Как же так мы еще не убили ни одного немца, а они всю батарею в окрошку порубили?» – возмущался он, продолжая обходить позиции в надежде найти еще кого-нибудь живого. Но количество осколочно-фугасных авиабомб, упавшее на их батарею, не оставляло никаких шансов. Создавалось впечатление, что земля усыпана осколками, как градинами после грозы.

На бруствере лежал старшина Перетятько, артиллерист еще с гражданской. Будучи командиром расчета, он любя называл орудие «трехдюймовочкой» и требовал от всего четвертого расчета если не любви к пушке, то искреннего уважения. Сейчас же ему как будто аккуратно срубили часть лица, крови было не много, даже подбитые сединой усы были равно приглажены, только не было правого глаза и части черепа.

Пройдя все восемь орудийных расчетов, он повернул к командирскому блиндажу, скорее это даже был не блиндаж, а «перекрытая щель», где капитан Никитин и связист пытались получить указания от дивизионного командования. Накатанные на траншею на скорую руку бревна сейчас напоминали рассыпавшиеся из пенала карандаши.