Галина Соколова-Оттыгашева - Моя жизнь. Моя исповедь

Я почему-то всегда была голодной. Мне всегда хотелось кушать, особенно сладостей. Однажды мама Соня купила кругленьких конфет, угостила меня, а остальные спрятала. Стоило ей только уйти по делам, я стала искать конфеты и нашла в шкафчике. Взяла конфетку в рот, и вошла мама Соня. Конфетку я от неожиданности и испуга проглотила, и громко заплакав, сказала: «Я скоро умру». Мама Соня поняла, в чем дело. Отчитала меня и громко смеясь, рассказала все Сергею Федоровичу.

А еще я искала мед, спрятанный от меня, а нашла бутылку с керосином. Так спешила, что не поняла в какой бутылке мед и вместо меда, попила керосин.

Моим любимым занятием было лазить по деревьям. В результате была порвана одежда, а зимой и варежки. За что попадало по первое число. Когда мне было пять-шесть лет, брат Саша стал брать меня в клуб. Там молодежь готовила концертные номера. Саша был умелым организатором. Сам хорошо пел, играл на гармошке и на балалайке. Ему было 16—17 лет, уже комсомолец. Я на сцене читала стихи, пела песни, участвовала в гимнастических номерах, делала мостик, колесо, а еще взрослые ребята подбрасывали меня на самую высоту построенной пирамиды, откуда я махала флажком.

Сестру Раю в 7 лет записали в первый класс. Мне исполнилось шесть. Я умела читать, была записана в библиотеку, в которой брала книги для чтения. Никому ничего не сказав, я пошла и сама записалась в первый класс. Под именем Туева Галина Сергеевна. Документы у меня никто не спросил. А в свидетельстве о рождении я Соколова Галина Алексеевна. С этой фамилией я проучилась до пятого класса, когда меня родители забрали домой.

Училась я добросовестно. В моих тетрадях был порядок. До десятого класса уроки начинались с показа моей тетради. Какой порядок, как начерчены фигуры по геометрии, все было выделено разноцветными карандашами. Подчерк был красивый, учительский. Учение давалось труднее, чем Рае. Она училась отлично, за что получала грамоты и подарки от школы.

В 1946 году к нам в село привезли большую группу эстонцев. Они были сосланы в Сибирь за неподчинение советской власти и за то, что помогали немцам во время войны. Комсомольцам дали задание организовать концерт. К нам пришли старшеклассники, попросили разрешение у мамы Сони взять меня для участия в этом мероприятии. Концерт показывали на площади. Все участники очень старались. Зрителями были не только приезжие, но и местное население. Но эстонцам было не до веселья. Они были уставшими, наверное, голодными и злыми. Аплодисментов мы от них не слышали. Пока шел концерт, в сельском совете решали, по каким квартирам расселить приезжих.

К маме Соне поселили молодого эстонца, под два метра ростом, ученика десятого класса. Звали квартиранта Рейн. По-русски он говорил плохо, но все понимал. Было видно, как ему плохо и как он всех нас ненавидит. Кушал он очень громко, пользовался ароматным мылом и зубной щеткой. Ходил он всегда в белой рубашке. Когда он кушал, от его пищи исходил такой сильный аромат специй. А мы, кроме лаврового листа, перца и аниса ничего не знали. Он вещи стирал душистым мылом, а мы стирали золой. Зубы мы начинали чистить, когда пошли в школу. Меня он очень невзлюбил. Всегда старался ударить или толкнуть. Может и было за что.

Однажды он, громко чавкая, поел тушеное мясо кусочками с ароматными специями. Я сидела вдали и глотала слюну. Поев он закрыл и убрал банку, погрозил мне большим пальцем, что бы я ничего не трогала и ушел в школу. Только он ушел, я достала его банку и съела всего один кусочек. Это было так вкусно. Закрыла баночку и убрала. Придя из школы, он сел кушать и громко чавкая, поманил меня пальцем. Я как мышь, медленно со страхом шла к нему, как к удаву. Повернув мое ухо, ткнул меня в банку:

– Зачем брала?

Я пропищала:

– Не трогала я.

Он показал на ямку в банке с мясом. Я поняла, что он заметил.

– Я точно съела только один кусочек.

Мамы Сони дома не было. Он снял ремень и несколько раз ударил меня. Я заплакала. Он пригрозил мне своим большим кулаком:

– Если пожалуешься, отверну твою башку.

Я испугалась, легла на кровать и тихонько плакала. Начала думать, как же ему отомстить. И придумала.

Его брюки висели на стуле. Я достала из кармана брюк три рубля, а это в то время были большие деньги. И решила спрятать, пусть поищет. Куда я только не прятала, все думала найдет. А потом сообразила, что мне ведь опять попадет. Но вместо того чтобы положить деньги на место, я бросила их под кровать. Он пришел, как чувствовал, полез в карман своих брюк и как закричит. На крик прибежала мама Соня.

– Что случилось?

Он тычет в меня пальцем и говорит:

– Она украла у меня деньги.

Мама Соня спросила:

– Ты взяла?

– Нет, – ответила я.

Они искали везде, но найти не могли.

– Может под кроватью? – сказала я, чем себя и выдала. Получила и от Рейна подзатыльник, и ремнем от мамы Сони. И так он продолжал за каждую мелочь большим пальцем щелкать мне в лоб, или толкнет, или ударит.

Так закончился год. Я перешла во второй класс, а он закончил десять классов. И куда-то от нас съехал. О его судьбе я не знаю. Сколько же я получила от него щелчков и затрещин – не сосчитать. Может и я была в чем-то виновата. Но я несмышленый ребенок, а он взрослый парень. Бог ему судья.

Эстонские семьи прожили в нашем селе до амнистии. Мы больше узнали друг о друге, отношения изменились. Чему-то мы учились у них, а они у нас. Некоторые поженились или вышли замуж. Разрешение уехать на родину они получили в 1956—1957 году. Некоторые остались жить в Егорьевске.

В 9—10 классе я тоже училась с эстонцем – Реинсо Рейн. Мы с ним дружили и после его отъезда переписывались еще года два-три. Хочется отметить, что у них были большие белые зубы. Оказывается, они их чистили туалетным мылом. Все эстонцы, женщины и мужчины были высокого роста.

Мы с сестрой Раей перешли во второй класс. Очень любили свою учительницу – Никишину Александру Николаевну. Она была невысокого роста, рыжеволосая, с двумя длинными косами. Была к нам внимательна и ласкова. Ходила с нами в гости на заимку. Когда мы шли на заимку, пели песни, разговаривали и любовались природой. А природа у нас очень красивая, я об этом писала. Много полевых цветов, поля цветущего голубого льна, цветущей гречки, колосистой пшеницы, овса и ржи. Сверни немного с тропинки и найдешь грибы. А вдоль тропинки кустарники черемухи, рябины и калины. Утомившись, присели у родника, с прозрачной журчащей холодной водой. Пили пригоршнями, ничего не боялись, никакой заразы. А сколько вокруг летает щебечущих птиц. Слушали кукушку, загадывали свои желания. Когда я пишу эти строки, сердце рвется в наши края, а перед глазами моя любимая, незабываемая Александра Николаевна.