Виктор Ааб - Смятение. 1990 год. Телефонный начальник

© Виктор Ааб, 2018

ISBN 978-5-4490-6265-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Праздник – он и есть праздник, а тем более – новогодний. Настроение – настроением, а детишкам родители и ёлку поставили, и подарки от деда Мороза утром, для них, под ёлкой, нашли. Поблагодарили советские люди ушедший год за то, что был интересным, и позволил сделать много нужных и полезных дел, пожелали успехов себе и близким, – и только хорошего, в Новом году. Насладились поздноночными, праздничными, телевизионными представлениями, отоспались неспешным сном в отведённое Законом, праздничное время и… наступили будни.

Бодрит январь. Легко на душе. Сброшены с плеч заботы прошлого года – новые, только прикидываются, примеряются. Отвоёвываются Природой от ночи секундочки. Робко-робко, совсем незаметно, но ширится, увеличивается дневное время, несёт новые надежды, несёт новые тревоги, ставит новые задачи…

В последние годы январь-месяц наиболее комфортен для линейно-кабельного цеха, для кабельной бригады. В этот месяц – самый минимум повреждений на сети. Закована морозами земля в твёрдые субстанции ледовых глыб. Превратилась, где в простые глади, где в причудливые формами фигуры.

Впала в крепкий летаргический сон вода, расположившись на ровных поверхностях, в углублениях и укромнейших закоулках земли. Не беспокоит связистов, до назначенного природой часа, до поры, когда тёплые весенние лучики вольют в неё энергию стихии, вызволят на простор и дадут возможность мягкою своею силою пробовать на прочность всё – с чем соприкасается, и… портить уничтожать, всё ненадёжное, всё – имеющее в своём нутре слабину.

Первый же рабочий день после праздника разрушил, ставшее уже привычным, январское спокойствие и разбил в пух и прах безмятежное, расслабленное состояние.

Расстроен и встревожен Бугаенко Иосиф Александрович. Расстроен тем, что опять в больницу угодил Висящев. Делится со мной опасениями и переживаниями.

– Виктор Васильевич, он, конечно же, бодрится перед вами, старается не показывать своего состояния, но я ведь постоянно нахожусь рядом, плечом к плечу, и вижу – сдал, очень сдал здоровьем Александр Дмитриевич, и на деле, все эти больничные процедуры, и назначенное лечение, мало ему помогают. Боюсь, Виктор Васильевич, что не выкарабкается Висящев – бросает он из себя, выдавливает на выдохе… – И то, что из начальников ему надо уходить как можно быстрее – это определённо, так.

Я замираю от его слов, как будто лбом в стену ударяюсь, понимаю, не сгущает Бугаенко краски, совсем не сгущает. Не нужно ему этого. И всё-таки – неужели всё так серьёзно? Неужели…

Отторгаю пророчество, бодрю себя и его словесной надеждой. А что ещё остаётся, – врачи вершат судьбу Висящева, профессиональные опытные врачи – не эскулапы…

Расстроен Бугаенко, – не расстроен, а полновесно впрягаться в обязанности начальника цеха опять ему придётся, в который уже раз, за последнее время…

Бугаенко и не возражает, лишь робко произносит просьбу. Я не узнаю Бугаенко! Он меняется прямо на глазах, смотрит на меня заискивающе, собственно стесняясь того, что произносит, мнётся, корёжится весь от внутреннего неудобства, но всё-таки – неувереннее некуда – произносит:

– Виктор Васильевич, я ведь уже несколько месяцев тяну цех, без Висящева, – один. Я понимаю, что должен! Но, может быть, всё-таки можно мне компенсировать разницу окладов – разницу между моим, и окладом Александра Дмитриевича – пока я его замещаю?..

Мне неудобно за его просительный тон, – да, конечно – да! Непременно нужно отдать человеку им заработанное, всё справедливо должно быть. Но почему это ещё не сделано моими финансистами и кадровиками? Почему не они внесли предложение по коррекции оплаты труда Бугаенко? Почему именно он, достойный и ответственный работник, должен напоминать мне о несправедливости к нему, должен унижаясь просить себе очевидное, им заработанное?..

– А вы к Мурносовой обращались по этому вопросу?

Гасит взгляд Бугаенко, какую-то жалкую пронзительно просительную искорку в глазах гасит, тушит блеск.

– Да, обращался… – говорит она, что не положено. Обязан замещать, – и всё!..

Вот она – Мурносова! Вот её натура, вся на виду. Я наливаюсь досадой и злостью. Любую оплату дополнительную в радиоузел своим протеже, для любого работника, пользующегося её личной благосклонностью, выбьет. Протащит любую надбавку, хитростью, аргументацией связной, и изворотливостью. Удобный, подходящий для этого момент, когда начальник или добрый, или замороченный, вычислит…

Но Бугаенко в число удобных, нужных для экономиста людей видимо не входит. Даже такой Бугаенко, – обходительный в отношениях с экономистом, умеющий стать мягким, и даже унижающимся, но наверняка, так и не сумевший достигнуть необходимой планки предупредительности, установленной Мурносовой.

Если Бугаенко не укладывается в ранжир благосклонности Курносовой, – что уж тогда о Висящеве говорить – дерзком, и колючем, режущим правду-матку в глаза…

Вспоминается совсем недавнее жёсткое противостояние с экономистом, когда настоял я своей властью и буквально заставил её, надбавку к должностному окладу Висящеву определить. И тогда, наконец, согласившись с моими доводами, сразу же, – совсем не глупая баба, – прикинулась она дурочкой и под момент, попыталась выбить такую же надбавку Сторожиловой. Висящеву – понятно за что, а ей…

Ведь всё предельно просто. Висящев ранее работал начальником радиоузла, и с удовольствием вернулся бы на эту работу, считая её райской после обладания нынешней своей должностью. А вот Сторожилова, ни за какие деньги с ним не поменяется – не говоря уже о том, что никогда с работой начальника цеха ГТС не справится. Так почему же у них зарплата должна быть одинаковой? И даже – у начальника радиоузла – больше, исходя из гораздо более привлекательных возможностей на, совсем не таком, как на ГТС, хлопотном хозяйстве, гораздо чаще получать призовые почётные места в межцеховом социалистическом соревновании, с премиальным, денежным придатком.

Возмутился сильно я тогда, не позволил экономисту баловаться уравнительным подходом, дал понять, что на грубость нарывается. Тут же, стихла Мурносова, состроила с металлом в глазах многозначительную, и в то же время, угодливую мину, не преминув бросить: