Александр Амусин - Бриллианты Берии

– И всё? Других вопросов нет?

– Вернёшься, наверстаю.

– Михаил.

– Понятно. Просьбу можно?

– О чём ни попросишь, землю переверну.

– Землю не надо, пожалей человечество и меня. Так вот, с сегодняшнего дня никаких цветов у двери, пока перед мамой не предстанешь лично. Тогда можешь хоть с самосвалом роз и пионов.

– Я! У двери? Цветы? Ты ничего не путаешь? Может, за тобой ещё кто пытается ухаживать? Но я к растениям никакого отношения не имею! Меня в городе больше месяца не было. – Михаил взял её руку, приподнял, поцеловал. При этом его голос, лицо были так же спокойны, как и минуту

назад. – Я действительно не находился в городе больше месяца, поверь!

– Странно! Но у меня никого, кроме тебя, никогда не было, и…

Михаил снова поцеловал её руку.

– Спасибо!

Не дожидаясь, что ответит Вилена, он стремительно выскочил на перрон и прыгнул в медленно раскачивающийся вагон. Вилена поспешила за ним.

– Москва – Свердловск, – ошеломлённо прошептала Вилена, прочитав несколько раз табличку на вагоне, – Свердловск – Москва, а ведь он…

оттуда, туда… а кто… цветы… кто…

Едва поезд скрылся в серой пелене дождя, Вилена спряталась в здании вокзала. Выходить на улицу не хотелось. И хотя ливень неожиданно стих, изредка напоминая о себе случайными каплями, но и они раздражали Вилену, казались ледышками, нацеленными в её сердце, пронизанное от волнения сотнями раскалённых искорок. Прижав сумку к груди, она направилась к выходу и замерла. Прямо на неё ковылял, ухмыляясь, маленький уродец. Теперь рядом с ним плыла не блондинка, а чем-то похожая на цыганку брюнетка. Поравнявшись с Виленой, уродец остановился, поднял высоко руку, делая вид, что рассматривает стрелки на часах, а сам жадным взглядом, словно ощупывая пальцами, впился в выпуклости на Вилениной сумочке. Вилена испуганно напряглась, готовая в любую секунду завопить и броситься к двери с табличкой «Транспортная

милиция», но уродец, заметив, куда она смотрит, по-свинячьи несколько раз взвизгнул, а может, просто по-своему прохихикал, опустил руку и заковылял дальше. Усаживаясь в чёрный джип, он обернулся и с такой ненавистью посмотрел на оцепеневшую от страха девушку и на её сумочку,

что Вилена попятилась и, не понимая зачем, поспешила к билетным кассам.

И только дома, вытряхнув из пакета небольшую шкатулку и раскрыв её, Вилена поняла, что пытался разглядеть уродец в очертаниях её сумки. Ларец почти доверху был наполнен необработанными, довольно крупными, редкой чистоты алмазами. В записке, которая лежала на дне, девушка прочитала: «Вилене Таминой! Сердце, это не пирит и не цирконий и тем более не розыгрыш. Это настоящие алмазы. Они твои. Если через три месяца не вернусь – мои дела плохи, но я выкарабкаюсь. Прости за столь странные

отношения между нами, но по-иному не получается. Я люблю тебя, давно, искренне, а это крошечное доказательство непритворности моих чувств.

Если сможешь дождаться – дождись. Твой и только твой М.»

Тамина-старшая, увидев сверкающую радугу на столе, совершенно не удивилась, что изумило и насторожило Вилену.

– Так, насколько я понимаю, подарки от Станиславского! – иронически прокомментировала мать, глядя, как дочь испуганно и ошеломлённо

взирает на рассыпанное по столу богатство.

– Мамочка, не ёрничай. Это не стекляшки для декораций из МХАТа. Это настоящие алмазы! Понимаешь, настоящие!

– А я и не возражаю, и даже не сомневаюсь. Видишь ли, доченька, насколько я знаю от своих родителей, первый цех алмазного инструмента в

России был создан на исходе позапрошлого века именно Константином Сергеевичем Алексеевым, которого ты знаешь под фамилией Станиславский.

Да, доченька, именно бывший фабрикант стал всемирно известным режиссёром и реформатором театра, зачинателем науки о сценическом искусстве и, как ты правильно вспомнила, одним из создателей Московского художественного театра, который все знали как МХАТ СССР имени Горького.

– Ну и что? Мама, а ты ничего не путаешь, эпохи например?

– Нет, Виленочка, нет. Послушай кандидата исторических наук, и ты поймёшь, как всё в мире просто.

Вилена нахмурилась.

– Ой, мама, я и забыла, что ты у меня без пяти минут профессор.

– Без семи. Слушай, а не ёрничай. В Москве, около Таганской площади, на улице Большая Коммунистическая, которую от рождения величали Большой Алексеевской, кажется, под номером двадцать девять стоит старинный особняк с изумительными колоннами и двумя крыльями, окаймляющими большой двор. Именно в нём, почти сохранившем до наших дней свой первозданный облик, в семье коммерции советника Сергея Владимировича Алексеева пятого января, а по старому стилю семнадцатого, в 1863 году и

родился Константин Сергеевич.

– Мама, я не поняла, ты собираешься прочитать мне лекцию про театр и… Вообще-то мы не в универе, и я не твоя студентка. Я хочу понять, почему ты мгновенно решила, что именно эти алмазы связаны с его именем?

– Не торопись, Виленочка, с выводами, мы ещё до фактов не добрались. Как это ни парадоксально и ни печально, но судьба этого человека тесно переплетена и с нашей семьёй.

– Ты это серьёзно, мама?! Странные ассоциации у тебя вызвали эти алмазы.

– А у меня твоё неожиданное знакомство с владельцем этих сокровищ. И у меня появились серьёзные основания для подозрений. Серьёзнее всех странностей на свете. Так вот, позволь, продолжу. Неподалёку от дома, где родился маленький Константин, находится одно из старейших

столичных предприятий – завод «Электропровод». Его история начинается с основанной в 1785 году купцом Семёном Алексеевым фабрики так называемого «волоченного и плащенного золота и серебра», выпускавшей на рынок тонкую и тончайшую проволоку, золотые и серебряные нити. Проще сказать, производили шёлковые нитки, обвитые плоской проволокой, и тоненькую витую проволоку, которую называли канитель. Улыбаешься, догадалась, откуда пошло словечко «канителиться»?

– Не совсем. «Канитель» вроде слово французское, означает – тонкая нить, позолоченная или посеребрённая, её в золотошвейном деле для расшивания узоров использовали. Изготовить трудов кропотливых стоило. А мы употребляем это слово совсем в ином смысле, для бестолочей и… Да и ты

сейчас, можно сказать, каните…

– Виленочка, обойдёмся без изысков старинной речи. Ты права, выражение «тянуть канитель» получило переносное значение – напрасно время терять, делать что-то нудное, затяжное. Но ведь примерно такой смысл имеет и выражение «волынку тянуть», хотя волынка вовсе не золотая нить, а музыкальный инструмент. Пути создания русского языка неисповедимы. Но вернёмся к Станиславскому, замечу, он был одним из лучших канительщиков своего времени. Да, канительщиков! Фабрика, про которую я тебе говорила, в 1812 году во время войны с Наполеоном сгорела, и прадед Константина Сергеевича, Семён Алексеев построил новые корпуса именно