Сергей Зыболов - Дежавю. Любовь

За окном одна за другой пролетели две крикливые чайки, они сделали небольшой вираж над сияющей речной гладью и бесследно растворились за колючим мостом.

Тонкие холодные струйки душа падали на узкие плечи 14 14 * Плечи – как таковые плечи у муравьев отсутствуют, здесь имеется ввиду часть «пронотума» – верхнего полукольца первого сегмента груди насекомых. муравья. Шипящая вода весело пробегала по закаленному телу с головы до ног и исчезала в маленьком чернеющем отверстии в полу. Теплый радужный свет играл переливами и бодрил Ронда. Ванная комната, для удобства пользования сразу двумя муравьями, была разделена на две части невысокой матовой перегородкой, которая, словно зеркальный лист, отражала содержимое одного отсека в другом: до крайнего безумия повторялись белоснежные раковины для умывания и жемчужные угловые кабинки для принятия душа, глянцевые краны с крестообразными «барашками», многочисленные полочки для всяких важных ванных мелочей, крючковатые пластиковые вешалки, напоминающие зубья мифического дракончика, прозрачный, хитроизогнутый, в форме необычного морского животного, ковшичек, веселенькая пластиковая подставка для зубной щетки (с одним-единственным отверстием), изображающая шального одноглазого пирата

В бледно-голубую пластиковую дверь, служившей, скорее всего, для границы между ванной комнатой и коридором, нежели для запирания от случайных гостей, негромко постучали, затем пару раз посигналили светом, и, наконец, раздался петушиный голос Ски.

– Ронд, через минуту твое время заканчивается! Поторопись!

– С-с-с-час, с-счас выхожу! – умело отбил удар Ронд.

– Давай-давай!

Рыжий муравей вскинул голову: электронные часы, аккуратно разместившиеся между кафельными плитками, подсказывали, что его законные пять минут для душа истекли.

«Э-э-эх, вот бы в настоящем море поплавать! Или можно в тепленьком и чистеньком океане… Уплыть далеко-далеко от берега, раскинуться и лежать-отдыхать на спокойных, еле покачивающихся волнах, ощутить всю-превсю ширь и водную глубину, полноценно наслаждаться просторами водной стихии. Уплыть так далеко, где нет никого-никого, чтоб тишина тишайшая, нежный, легкий, шепотливый плеск волн и ровная-ровная гладь океана!»

Он спокойно повернул крендель вентиля на пару оборотов, и бойкая струйка воды, постепенно уменьшаясь, совсем исчезла, муравей резво встряхнул с головы последние капли, протянул верхнюю правую лапку к полосатому полотенцу и почувствовал нежное прикосновение легкого материала.

«Самое главное – тщательно вытирай усики, чтоб они у тебя всегда были в сухости и блестели! Помни, сухие усики когда-нибудь могут спасти тебе жизнь!» – неожиданно Ронд проявил очередной памятный фотоснимочек из глубокого-глубокого детства, – слова детсадовской нянечки.

Насухо обтеревшись приятным полотенцем, он распахнул дверь ванной, и мятный ветерок комнатного кондиционера охватил все рыжее тельце. Взъерошенный муравей в одно мгновение натянул трусы и бодрехонько выскочил из ванного отсека. До всеобщего отбоя оставались считанные минуты. Ронд зачем-то присел на секунду и резко подпрыгнул, жирно махнув со всей силы правой лапкой по воздуху, изображая волейболиста, который взмывает над волейбольной сеткой и пробивает упругим мячом блок соперника.

«Так, чтобы не забыть о самом главном! Как всегда – в последний момент!»

Ронд широко шагая появился на пороге комнаты, Ски и Эйв уже находились по местам – каждый в своей кровати.

– Мы готовы, – сказал Эйв.

– Угу, – утвердительно промычал Ронд.

– Да, мы готовы! – подтвердил Ски.

– Отлично! Я слышу-слышу! – Ронд повысил голос.

Дежурный мураш подставил к электронным часам свою правую рыженькую лапку и опустил жетон для регистрации: часы ярко-зеленым светом сообщали время – «Двадцать три, пятнадцать».

«Все прошло на „отлично“, еще одна рабочая неделя оттарабанена… еще одна, как и сотни других недель… как замечательно, как хорошо, что завтра, уже почти что сегодня – выходной день! Наконец-то можно немного вздохнуть после марафона сложной трудовой недели и переключиться от всей этой тленной суеты-беготни-шелухи-конфетти…»

Ронд, преисполненный мыслями о наступающем дне привычным движением поставил щадящий код воскресного будильника на часах, и, нажав на автоматическое отключение абажура, с разбега плюхнулся в свою, столь приветливую, кровать.

«В настоящем спокойном море-окияне поплавать бы!» – с новой приливной, космато-пенной волной вернулись его «вряд-ли-сбыточные» мечты о бескрайних водных просторах.

Нескончаемый поток розовых фантазий назойливо кружился затягивающим ледяным водоворотом и не отпускал в свободное плавание, кипя бурлящей пеной, и трепетно чаруя, и убаюкивая. Засыпающий Ронд вдруг вспомнил о своем стародавнем приятеле Кинте, который самоотверженно нес вахту на рыболовецком траулере: «Он уж, наверняка-а-а, любуется всеми красотами бескрайнего океана, и, может, иногда растворяется в нем, плавает, купается… Работа – работой, а можно ведь и наслаждаться моментами, которые благоволительно дарит нам судьба».

Приглушенный нежно-апельсиновый свет абажура, постепенно угасая, в конце концов, беспробудно уснул в седовласой ночной темноте. За сумеречным окном по-прежнему беспокойно хлестал шумный дождь. Убийственная стихия все больше и активнее разыгрывала дьявольскую трагедию в театре. Изменчивый порывистый ветер то налетал с бешеной яростью на падающие с неба неисчислимые тропические капли, то беззвучно затихал, будто бесстрашный ягуар, поджидающий в засаде молодую антилопу, то снова набрасывался с еще большей неистовой силой, и эта отчаянная игра продолжалась без конца и края. Грозные грозовые тучи тревожно толкались по мрачному небу из одного угла в другой, и снова обратно, словно не находя никакого выхода из ограниченного пространства. И все же, выход у хлипких беззастенчивых туч был один-единственный – полностью излить всю свою накопившуюся за день-два-неделю-месяц грусть над спящим городом, и только потом спокойно уплыть восвояси…

Ски и Ронд уже безгрешно посапывали – видимо, им открывались какие-то тайны фееричных ночных сказок. Эйв, лежа на правом боку, безуспешно пытался заснуть и всматривался на стоящий напротив старинный стул фирмы «Альт» с загогулистыми резными ножками, взгляд его продвинулся чуть левее мебельного антиквара, и перед его глазами предстала картина освещенно-черного квадрата окна: внешний свет падал на огромный прямоугольник сверху, создавая иллюзию бесконечного пространства.

Если смотреть в сумрачную глубину ночи, не отвлекаясь на стоящую напротив такую же сорокаэтажную громадину, то можно было разглядеть настолько тонкие и хрупкие линии грустного одиночества! Но, увы, призрачные слезы природы, угрюмо стекавшие по прозрачной глади стекла, возвращали в реальный мир. Мир нескончаемых законов и правил, где каждый рабочий муравей был крохотной деталькой всеобщего мега-механического аппарата.