Сергей Усков - Солнце нашей доброты

– Нет! Я больной человек. Вы должны за мной ухаживать.

– Это безусловно. Для этого и переселяем тебя поближе к себе. В своей квартире ты будешь сама себе хозяйка. Когда хочешь, встанешь, когда хочешь – ляжешь. Мы обязательно подлечим тебя, чтобы ты самостоятельно передвигалась и обслуживала себя, под нашим постоянным вниманием. Без движений и заботы ты быстро захиреешь. Всего один месяц тебе пожить одной в старой квартире. Я за этот месяц сделаю ремонт.

Итак, мать перевез обратно. Я видел, как ей трудно возвращаться, как она собирается из последних сил, чтобы выстоять и выдержать. К горлу подступал комок, и глаза мои увлажнялись. Вернувшись домой хватанул три четверти стакана крепкого алкоголя, и дал воля душившим меня чувствам. Светлана присмиревшим голосом тихо сказала: «Ты молодец, что так о матери печешься, но я, да и ты – не железные. Ведь и нам нужен отдых…»

Я ничего не сказал. А на следующий день с удвоенной энергией взялся за ремонт квартиры. В счет очередного отпуска взял десять дней. Чтобы ещё более уплотнить время, стал работать в квартире по четырнадцать часов в сутки.

Первым делом ободрал старую плитку в ванной, пожелтевшие обои, смыл побелку с потолков и стен, все обработал антисептиком. За два дня две ударные наемные бригады поменяли окна, сантехнику и трубы, застеклили лоджию, установили респектабельную сейф-дверь. Я за это время подобрал и разрезал обои и даже немного отдохнул. Потом работа пошла приятнее: наклейка кафельной плитки, обоев. Квартира преображалась, и это добавляло энергии. С деревянного пола растворителями снял старую краску. Пол предстал, словно в первозданной чистоте. Окраска пола стала завершающим этапом. Квартирка стала загляденье! И только теперь я отважился показать её матери.

Солнечной февральской оттепелью я привез маму в её новое жилище. Она вступила за порог, прошла в комнату, залитую солнечным светом, ахнула.

– Неужели сюда я буду переезжать?!

– Да это твоя квартира. Комната девятнадцать квадратных метров, кухня – семь. По нынешним меркам кухня маловата, но тебе одной пойдет. Электроплита, новая мойка, в угол поставим холодильник. Достаточно удобная ванная комната, совсем не тесная. Коридор вполне просторен, здесь удобно встанут и гардероб и тумба-секретер…

– Я то думала, что смертушка пришла ко мне. На дальний погост собралась переезжать. А тут в такие царские хоромы буду переезжать!

– Ну царские не царские, но жилье будет твое комфортабельное, удобное, и главное – практически с нами. Хоть и не в одной квартире, но в одном доме.

– Не знаю, как благодарить тебя.

– Так ведь я не для похвалы, ни за плату работал, а так сказать по велению сердца.

По НАПРЯЖЕНИЮ СОВЕСТИ.

Я же тоже хочу жить спокойно и правильно. Чтобы ничего не мучило, не саднило, не тревожило. Чтобы только чистая радость вдыхалось вместе с воздухом, – сказал я на одном порыве, удивляясь этому внезапно возникшему радостному импульсу, который подвиг меня именно с горячей сыновней любовью обнять родного человека.

***

В мартовские праздники мы перевезли мать в её новую квартиру. Надо отдать должное Андрюше: он собрал крепких шустрых ребят, которые славно поработали грузчиками, дружно и весело переместив нехитрый скарб скопившегося имущества. Правда, я два дня упаковывал вещи в специальные мешки и коробки, разобрал крупногабаритную мебель. Мать к тому времени основательно оправилась от ноябрьского кризиса в здоровье. Даже возникала крамольная мысль: зачем затеял переезд? Постепенно сгладятся недуги, потихоньку она будет коротать век в памятной квартире, где по меткому народному выражению «пуп резали».

Однако, эту искушающую мысль я решительно гнал. Не перспектива ли раз и навсегда покончить с одиночеством и запустением вернула надежду матери, что жизнь продолжается. Несмотря на почтенный возраст в восемьдесят три года.

И вот практически через год после переезда матери могу сказать себе, что всё сделал исключительно правильно.

Каждый день после работы захожу в её чистую светлую квартиру. И мать уже у порога сияет такой замечательной улыбкой, в которой и безграничная радость, и доброта, и совершенная искренность, что любая душевная усталость, ежедневная утомленность, стресс – проклятье запутанного времени – мгновенно исчезают, словно смываю грязь с себя чистой водой. И вижу, что в восемьдесят четыре года можно ощущать себя счастливым, поддерживать физическую подвижность, сохранять ясную голову и редкую душевность, так нужную всем.

Илья Сергеевич возвращался из дальней поездки, о которой так долго и трепетно мечтал. Нет, он возвращался не из Турции, Египта, экзотичной и шокирующей Азии, благополучной Европы, где на лазурном берегу наконец-то станет возможным отдаться сладкому безделью, отправив проблемы и проблемки в пучину безграничного моря-океана.

Он возвращался из частицы юности с конкретным географическим названием, выныривал в повседневность из уплывающих в неизвестность дорогих воспоминаний и первых ощущений взрослой жизни. Словно тот географический пункт был местом обретения бесценного опыта, когда ты не дома, не в родительском кругу, но также среди родных и близких. Словно тогда отрабатывалось умение находить себя в глазах как будто бы чужих, которые неожиданно становятся близкими.

Илья Сергеевич наружностью совсем не выделялся: среднего роста, не худой и не толстый, в обычной одежде. Внимательный умудренный взгляд и спокойные движения. Все, что могло привлечь внимание, тщательно нивелировано, устранено.

И вся его жизнь представлялась, как хорошо отлаженная машина, где только смятенная воля, выбросит из колеи, да и то не сразу. Запас материальной прочности и подушка безопасности в виде востребованных знаний и опыта основательно смягчат удар судьбы, как следствие душевного смятения.

Как раз смятения, которое как будто бы наметилось, он и боялся: стоит потерять веру в себя – и дальше покатишься вниз, как по маслу… Есть время предотвратить это скольжение вниз, но мысли путались, словно заблудились в потёмках.

К тому же в этот незапамятный день у него раскалывалась голова, поскольку естественный мир собственных ощущений был вчера и позавчера изрядно смещен в сторону приподнятого настроя (почти идентичный естественному от собственных мыслей, эмоций, предощущений), и смещен ударным возлиянием алкоголя.

Что он не любил, то и случилось: практически сразу, в русле национальной особенности гостеприимства забил родник с чистейшей сорокоградусной водицей. И самодельная скатерть-самобранка нагромоздила пропасть всевозможных угощений. В довесок жарко истопленная баня, с хлестким и душистым березовым веничком. За таким набором удовольствий проглядывались, словно в тумане, люди и берега, ради чего и приехал.