Сергей Беспалов - Орден хохочущего Патрикея

Собственной персоной. Работник каланчи и пожарного шланга. Знали и о том, что за беспрерывный трудовой подвиг, совершенный в своей жизни, просидевши бессменно на пожарной каланче более полувека, он предоставлен к награде. А мэр городка, незабвенный Глеб Егорыч, в паре со своей секретаршей Клавдией, эту награду ему и посулил. Правда, где ее взять – не додумались. Хотели сначала значок нацепить, юбилейный. Восемьсот лет Мухосранску. Но передумали. Извлекли медаль «Мать-героиня третьей степени», но тоже отложили до лучших времен. Ну, а уж знак почетного донора вообще ни туда ни сюда. Выручила Клавдия. У нее на днях два знакомых археолога перед следующей экспедицией отдыхали. Так они ей какую-то медальку оставили, в счет уплаты за уют и самогон. Вот ее и решили сбагрить деду. А чтобы тот сильно не придирался к награде, решили все обставить торжественно и научно. Ну, с водкой, салатами и прочими артистами музыкального и не только жанра. Для вторых даже выписали шест из Турции. С нержавейками и стразами от Сваровски.

Ну, где ты, старый перечник? Опять с каким-то забулдыгой якшаешься. Завтра поутру у тебя торжество. А ты? Кила косоглазая. Напитки жрешь? Ночь уже. Вечно у тебя переработки. Все уже дома, чаи пьют. Кроме тебя, меня и этих двух дебилов в навозе. Видно, заночевать там решивших. И чего ты мне пальцами тычешь, на кореша своего бестолкового. По харе его вижу – халявщик он. Вон слюну пустил по роже своей счастливой.

– Собирайся, – пропела речитативом под ухом деда неизвестно откуда взявшаяся и любимая тридцатая гражданская жена старого огнеборца. Приподняв ласково и беспардонно дедушку за волосья, мычащего аки корова недоеная и тычащего пальцем в Никанора и космос.

– Да вижу уже. Столб делов наворотил? Беспокойный. Справедливый. Да пойдем уже. Дома разберемся. И пострадавшего с собой заберем. Не мычи. Заберем. Оклемается, огород вскопает.

Закончив диалог и закинув за спину очумевшего Никанора, лучшая в мире жена двинула в сторону города. Труден и беспокоен был их путь домой. Но ничто не могло изменить их направления. Ни периодически становящийся мокрым Никанор. Ни косые взгляды в их сторону Зули и Эда. Ни попавшийся навстречу, бежавший как спринтер, запыхавшийся донельзя маленький местный грек.

Президент заокеанской трансатлантической организованной корпорации. А также владелец газет, парохода и прочих удовольствий, включая бесплатный проезд на спине верблюда в местном Диснейленде. Сэм Брэк. Он же Семен Никанорович Брюхо – был человек отважный, романтичный и склонный к вселенскому обману, подлости и накопительству. За океан, на постоянное место жительства он попал совершенно случайно. Но помнил точно одно, что всегда этого желал. Желал, когда менял значки на жевательную резинку у заезжих иностранных гостей. Желал, когда за эту самую резинку по принуждению разреживал пилой лесные таежные кущи. Желал, когда эту самую резинку и остальные сопутствующие ей валюты можно было уже свободно покупать. А не клянчить со слезой на глазах. И это желание в одночасье материализовалось. На новом месте жительства, путем некоторых отклонений от этики и морали, удалось сколотить себе капитал. Приобрести друзей и врагов. А также нажить привычки и сопровождающие их болезни. И было у Сэма Никаноровича большое, большое хобби. Настолько большое, что не жалел он на него ни сил, ни денег, ни нервов. И забросил он остальные хобби и интересы, и друзей, и поиски своего папы. Которого искал всю свою веселую коммерческую жизнь. Любил он старину неизведанную. И богатства этой старины, разбросанные по свету как попало. На данный момент он был заинтересован в обладании чашей Грааля и мечом нибелунгов. Но те пока в руки не давались. А давалась в руки и в коллекциях всякая кутерьма, типа затопленного испанского гелиона с золотом инков. Или шлема Александра Македонского. Было, правда, здесь недавно интересное событие. Приволокли ему коллекцию орденов старых, китайских. С лисой смеющейся. Девять штук. Как одну. Говорили: есть десятая. Самая главная. Но где она – никто не ведает. Сказали: кто владеть будет всеми, тот владеть будет всем.

Заинтересовали. Пришлось купить все. Оптом. В долг. Вот теперь сидел перед картой мира и решал вопрос: где начинать копать землю и осушать реки, дабы ценный экземпляр не выскользнул из рук загребущих. И вопрос, похоже, решался положительно, путем исключений и анализа. Воды на шарике – три четверти поверхности. Там его точно нет.

Исключаются жаркий континент и холодная Сибирь. Новая родина и окрестности тоже. Остается?.. Вот в это остается и будут посланы курьеры. Много, много курьеров. Много, много, много курьеров. А когда десятая медаль будет рядом с остальными, то можно будет сказать: жизнь удалась.

Утренние хлопоты одевания и собирания на торжественное награждение по случаю беспрерывной и бескомпромиссной службы на пожарной каланче вывели б из себя даже флегматичного человека. То дедушке не подходил старый новый костюм. То челюсть не хотела вставать в рот на положенное для этого место. То притащенный с улицы новый знакомый Никанор категорически отказывался вставать с постели. Где ему было тепло и мягко. Вывели бы из себя флегматичного. Но не жену Гриба-Папируса. Она-то в своей жизни повидала столько, что аж троим Грибам хватило бы с лихвой. Поэтому вопрос был решен быстро и без колебаний. Короткий удар в печень сходу решил вопрос с торжественными обновами и месте в строю, ленивого, ушедшего в детство Никанора.

– А чего, этого тоже с собой берем? – с недоумением задал вопрос огнеборец, неприязненно окидывая взглядом нового, пускающего пузыри друга.

– Берем? Нет, дома оставим. Чтобы когда пришли, ничего и никого не было. Ни сапог. Ни твоего нового комбинезона. Ни ложек. Кто его знает, может, придуривается. А сам соображает все. Уйдем, и начнет рыскать по дому. Нет. Пусть с нами идет. Оставим его у почты. На скамейке. Там подождет. Как наградят тебя, выйдем и заберем его. Обратно.

– Как? А на торжественное чаепитие? Чего? Не останемся?

– Останемся, конечно. Но ненадолго. Дома справим.

Дорога до представительства властей заняла короткое время, так как находилась почти рядом, через улицу. Оставленный на скамейке у почтамта Никанор продолжал пускать слюни, а дед с молодой гражданской женой зашли в здание напротив. Их там уже ждали. Или не ждали. Не поймешь. В помещении со всей силы гремела музыка. Раздавался звон бокалов и хлопанье открываемого шампанского. В темных закутках уже звучали пьяные томные речи. А в центральном зале громкий голос главы вещал о дружбе и дорогах. Но на пришедших внимания категорически никто не обращал.