Домна Токмина - Менестрели врать не будут

Последующие события, правда, немного взбудоражили временное затишье.

В деревне кража века произошла! Услышав про это, каждому на ум приходило одно:

– Неужели печать у мэра из кабинета стащили? Больше там воровать нечего, бюджет давно расхитил.

Но оказывается, со двора у Попугаевой стащили алюминиевую бочку. Утром хозяйка пошла свиней кормить, а бочки нет. Она участкового вызвала. Приехали быстро, через двенадцать часов. Естественно, – один участковый на три деревни.

Очевидцы рассказывали:

– Еле дозвонились. Попугаиха все это время кур со двора гоняла, чтоб следы не затоптали.

А участковый говорит:

– Вы ничего не понимаете в следствии, поэтому не мешайте, и стал по следу ползти от коровника до огорода. Все затоптал пузом. И сделал вывод, что бочка большой ценности не имеет, а потому следствие придется закрыть.

– Помяните меня – это только начало большой преступности, потом и убийства начнутся, – все слышали, как голосом пророка произнесла Попугаева, закатив глаза, делились информацией очевидцы события.

Участковый жил в ста километрах от Сидристовки и охранял покой еще трех таких же деревень, где хищение чьей-либо собственности вообще не считалось преступлением на фоне убийств, драк и изнасилований.

Участковый первым делом опросил домочадцев – кто что видел или знает. Но как положено ночью, – все спали – никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Тогда представитель закона составил протокол и попросил поставить подпись.

– Что это? – поинтересовалась хозяйка пропажи.

– Что Вы не возражаете, что дело закроем, – расписался в собственном бессилии полицейский.

– То есть как это закроем, а бочку кто мне вернет? – возмутилась потерпевшая.

– Как Вы не понимаете, преступника мы не найдем, это «висяк», у меня этих «висяков»! Ни премии, ни отпуска, – дрожащим от жалости к себе голосом произнес страж порядка.

– А ты хотя бы попытался разобраться, в сарай даже не вошел, место преступления не осмотрел, – не на шутку рассердилась пострадавшая.

Участковый с грустью посмотрел на свои чистые туфли.

– Деньги налогоплательщиков надо отрабатывать, – изрекла госпожа Попугаева.

Если бы рядом находилась одна потерпевшая, участковый мог бы себе позволить чего-нибудь добавить, но на заборе гроздьями висели очевидцы, считай, полдеревни любопытных налогоплательщиков.

Грустно вздохнув, участковый ступил в сарай для исполнения долга. Туфли сразу же погрузились в жижу.

– Смелей, бочка стояла там, – указала хозяйка, – в дальнем углу.

Поняв, что туфли для него потеряны безвозвратно, и единственное, что придется, – это научиться оправдывать исходящий запах, допустим, очень модным парижским парфюмом, где главный компонент навоз и свиная моча с переваренным ароматом луговых трав и цветов.

Оглядев след от пропажи, участковый, уже не осторожничая и, не пытаясь сохранить обувь и штаны, шагнул по следу, свидетельствующему, куда катили злосчастную бочку. Сельский Мегрэ под грозным взглядом владелицы упал, держа перед собой лупу.

В погоне за целью он не заметил, как воткнулся лупой в ноги пострадавшей.

– Чего с лупой ищем? – поинтересовалась шепотом хозяйка.

– След, – так же таинственно ответил полицейский.

– Так я его и без лупы вижу. Тут, где я стою, он обрывается, значит, дальше они погрузили в люльку трехколесного мотоцикла «Юпитер», – попыталась навести сыщика на след пострадавшая.

– С чего Вы решили, что их было двое, и откуда взяли про мотоцикл? – полюбопытствовал участковый.

– Во-первых, видно, что ее держали за ручки, бочка большая, один бы ее катил. Во-вторых, след от мотоцикла. В-третьих, мотоцикл у нас только у одного – Петьки Кривцова, а к нему вчера гости приехали выпить. Пошли, покажу, кто мою бочку стащил, если на металл сдать не успел, – предложила потерпевшая, разочаровавшись в уполномоченном лице.

В деревне недавно открылся пункт приема металла от населения, сдавали туда всё, вплоть до могильных оградок. И действительно, бочка была обнаружена в куче другого металла.

– А меня-то зачем звали, если знали, где Ваша бочка? – возмутился участковый.

– Мало ли что я знала, ты – власть, а я кто?! С тебя и спрос, кто бы мне ее так отдал, еще бы в куче этой зарыли, – философски рассудила госпожа Попугаева.

Об этом преступлении еще долго вспоминали в Сидристовке. Но больше всего сокрушались о помятой картофельной ботве, по которой участковый полз с лупой в поисках преступника.

Вся беда участкового была в том, что он уехал, успокоенный мыслью, что за эту деревню можно быть спокойным, все преступления здесь легкой тяжести, да и то само население за тебя сделает работу, твоя задача только поприсутствовать для значимости.

Он даже не интересовался, какую бурную активность развивает общественность в период выборов мэра, и что благодаря Зое Кобриной ни один мэр положенный срок не отсидел, всем им она объявляла импичмент.

Выборы были единственным развлечением сидристовцев, которые они ждали с огромным удовольствием покуражиться над властью. И были они уже не за горами.

Директор музея Екатерина Викторовна Цыпушкина, по паспорту-Дездемона, очень это имя не любила, поэтому вскоре все привыкли, что она – Екатерина, была женщиной широкой, фигуристой, зато мужу покупала одежду в «Детском мире».

И не с нее писалась пьеса «Отелло», потому что одному мавру придушить эту гору достоинств явно было не под силу. Чего уж говорить в таком случае о ее муже. Еще по молодости Петр попытался приструнить в порыве ревности свою Катю, как тут же был выброшен прямо с порога в толпу поджуживающих на военные действия товарищей.

Так под насмешки всей деревни и ходил, пока все не забылось, и не появились новые герои для обсуждения. Однажды супруг пришел поздно, хорошо поддатый, и в постели стал вслух упрекать жену в необдуманных действиях, как она опозорила его перед друзьями. Катя мягко положила руку на мужа, пытаясь унять поток речи, отчего наутро на работу идти не смог – на пол-лица красовался багровый синяк, а все лицо напоминало подмигивающего китайца.

С того времени Пётр боялся чем-нибудь прогневать свою Катюшу, так как догадывался, какой она могла быть в гневе, если рядовое недовольство выразилось в таком членовредительстве.

У Миледи Павловны такого жизненного опыта не было, как у ее подруги. Она уже за тридцать годочков вышла за своего первого и последнего, но счастье продлилось недолго: когда муж, потеряв работу, вдруг потерял смысл в жизни.

Он привык быть добытчиком в семье и роль нахлебника его не устраивала. Отчего он сильно переживал. Однажды прилег отдохнуть и больше не проснулся – остановилось сердце. И осталась она совсем одна.