Николай Серый - Рай одичания. Роман, повести, драмы и новеллы

И он усердно тщился запомнить её речь для своих будущих писаний, и он завидовал умению Лизы повествовать. И он презирал себя за эту зависть и бахвалился:

– Я познакомился с твоей хозяйкою Кирой и успел уже влепить ей оплеуху. Она была чрезвычайно страстной после побоев.

– Я знаю, сколь ты сноровист. Спасибо за тумаки хозяйке. Она ведь – зазноба моего папаши, и сосёт его, как дойную корову. И он со мною всё менее щедр. Убеди моего отца в её неверности. Авось, он бросит Киру.

– Неужели ты хотела бы меня замарать, а сама остаться чистенькой? Не отрицай! Ведь не придётся тебе извиняться перед Кирой за побои. Не придётся тебе лопотать ей о любви, думая об уликах неверности для твоего отца. И разве посочувствуешь ты угрызеньям совести моей? Конечно, нет; а когда всё я для тебя сделаю, будешь брезговать мною, как букашкой, козявкой. Но тебя не минуют минуты, когда истомишься ты собственной подлостью, и тело твоё покажется тебе нечистым, едва ли не в струпьях, и загорчит на губах привкус пьяных лобзаний. И захочется тебе, если не оправдать себя, то хотя бы показаться себе менее плохой, чем есть ты в действительности. И тогда вспомнишь ты обо мне и подумаешь: «Он гораздо хуже меня, ибо предал свою возлюбленную. По сравнению с его огромной подлостью мои гаденькие шалости извинительны. Если такой мудрец и гений – право, в эти минуты будешь ты искренно считать меня таковым – совершил неимоверную подлость, какую ему предложила я, значит, в мире не обойтись без негодяйства. Зря я, глупая, себя ругаю: есть гораздо худшие подлецы». Так ты подумаешь. При ссорах наших будешь ты меня корить этой гнусностью, наслаждаясь моим униженьем. Но ведь и я навеки запомню, как ублажалась ты сегодня минутной моей слабостью.

И Лиза мысленно согласилась с ним и растерянно спросила:

– И что же мне делать теперь? И неужели будешь ты меня мурыжить, мариновать с ответом?

– Поступи подстать мне.

Она размышляла, а он себя ожесточал мыслями об её неверности и коварстве. Наконец, Лиза решилась:

– Всё сделаю, что хочешь.

– Догадалась ли ты, зачем ты нужна мне?

– Ласки мои не нужны тебе сегодня, – тихо рассуждала она, взглядывая на него искоса, – иначе б ты нежничал. И нужда во мне появилась у тебя после встречи с попом. И ведь нужно от меня что-то постыдное, иначе б сразу изложил просьбу, а не принялся юлить в разговоре.

– Священник просил тебя вернуться, и сейчас мы едем к нему.

– Наверное, денежное дельце затеяли, – предположила она со вздохом, – и во мне нужда появилась. Значит, поедем к попу. Я постараюсь одеться побыстрее.

И устремилась она в опочивальню, оставив дверь приоткрытой. Лиза переодевалась очень долго, гадая: ринется он в спальню или же нет? И решил он, что Лиза провоцирует его похоть, но он колебался…

А нагая Кира вспоминала в своей постели беседу с мужем накануне развода с ним.

В ту ночь она узнала, что получила завидную должность. Кира сидела в жёлтом халате перед зеркалом и расчёсывала черепаховым гребнем свои длинные, густые, иссиня-чёрные волосы. В спальню вошёл муж в домашнем белом костюме и в тапочках с бахромою. Кира увидела отраженье кряжистой фигуры в зеркале, но не обернулась. Он был черняв, приземист и плотен, с густыми бровями, коротким горбатым носом и полными красными губами; был он мускулистым и сильным; пальцы у него были изящными и длинными, а ногти с маникюром. Муж всегда говорил монотонным и тихим басом, и чем был злее, тем медленней высказывался. Узнать же настроенье его по лицу было невозможно, ибо всегда оставалось лицо его непроницаемым. Муж медленно проговорил:

– Поздравляю тебя с новым высоким чином. Резвые копытца у тебя оказались, прыткая ты. Только вот слухи мельтешат, что должностью новой наградили тебя за женскую уступчивость, а не за ум.

– Уступчивость теперь – проявленье ума. И не нужно каверзных намёков. Я – дельный сотрудник.

Муж вальяжно уселся в кресло и хохотнул:

– На свете много дельных работников. Но прозябают они в своих конурах, а ты преуспела.

– Считаешь меня бездарностью, – сказала она чуть более запальчиво, чем хотела. – Но теперь могу я преуспевать и без твоей помощи. Перестану у тебя канючить… клянчить… грошики…

Он посмотрел на неё пристально и спокойно. Пыталась она твёрдо выдержать его взгляд, но когда показалось ей, что уже готов муж свои глаза отвести, она сама потупилась…

– Ни в чём не потерпел ты ущерба…

– Так ты полагаешь?

– Да.

– Значит, всё-таки изменила.

Она сумела превозмочь свой страх перед ним и предложила:

– Говори так, будто случилось.

– Не хочу я зваться одураченным, рогатым мужем.

– Никто ничего не узнал бы, – пылко возразила она, прижимая руки к груди. – Я была бы осторожной и сплетен не допустила бы. Никто тебя не назовёт обманутым мужем. Я бы тебя ласкала так, будто ничего не случилось. Более того, осознанье некоторой вины перед тобою сделало бы тело моё ещё более пылким. Попробуй. Старость твою я буду холить и лелеять.

И он тяжко поднялся с кресла и подошёл к окну. Он смотрел в ночное окно, и Кира терпеливо ждала ответа. И муж, наконец, высказался, взирая на своё отраженье в ночном стекле:

– Какие оригинальные мысли у тебя соткались! Надо нам развестись. Квартиру, коллекцию и дачу оставлю за собою. И дам тебе деньги на приличный дом, обзаведенье и богатую жизнь. И дочку нашу обеспечу.

Кире очень не хотелось отказаться от почёта, который всюду ей оказывали, как жене известного учёного и богача; поэтому она спорила:

– И зачем тебе развод? – говорила она, пожимая плечами. – Теперь тебе не найти женщину, которая тебе не изменила б. И ласки твои таковы, что поневоле захочешь соитий со скромником. К тебе я привыкла, и буду я и впредь покорной. В обществе меня будут считать примерной женой и завидовать тебе.

– А удел твой – тюрьма, – сурово предрёк муж, взирая в окно, – и я не хочу, чтобы имя моё в судах трепали вместе с твоим жалким именем. А вдруг и на коллекцию мою власти покусятся вкупе с иным скарбом.

– Но почему ты решил, что я попаду в тюрьму? – искренно изумилась Кира. – Тебе из мести хочется, наверное, чтоб стала я узницей. Поозирайся окрест: ведь охамели все от безнаказанности. А ведь не собираюсь я зарываться, излишне рыпаться.

Он улёгся на постели и сладострастно потянулся; Кира, сидя у трюмо, нюхала флаконы с духами. Муж заговорил монотонно и тихо:

– А помнишь разговор намедни о казне и расхитителях? Ты ещё дивилась, почему же все они, заграбастав, хапнув по случаю куш, не затаятся на время в глубинке, во чреве России, а продолжают оголтело красть. Разве не твердила ты мне, что жадность их глупа и ошибочна?

– И разве я не права? – спросила она, нюхая свои руки.