Александр Найдёнов - Рассказы

Зря она беспокоилась, Новиков и не думал снимать свои яловые, надраенные до блеска, военные сапоги.

В комнатушке на два окна обнаружилось, что гражданка прибыла не одна. При появлении милиционера вскочил с железной кровати юнец и представлен был сыном, Осипом. Прежде чем читать поданные ему справки и паспорта, Новиков оглянулся и скомандовал двум девчонкам:

– Ну-ка, сестры, кругом! Шагом марш! Тут без вас тесно.

Прогнав малышек, он уселся на табурет и занялся чтением.

– Значит, из-под Минска вы?

– Из-под Менска, – подтвердила женщина.

– И с завода, значит, вы А-504?..– переспрашивал Новиков то, что узнавал из бумаг.– Осип, говорите, а по паспорту он Иосиф. Это как понять?

– Да Иосиф, Осип. Мы уже так привыкли с сыном промеж собой, чтоб короче – Осипом, да и все, – оживленно ответила женщина, стараясь показаться веселее, чем на самом деле была. Она знала, что мужчины снисходительнее к веселым.

– Предположим, пусть будет так, – сказал инспектор, пристально уставясь на хорошенькую смуглянку.– Вы кем на заводе этом работаете, который эвакуирован?

– На заводе? Я? Я никем, – вынужденно созналась женщина, все еще улыбаясь.

– Как тогда вам в эшелон разрешили? – резонно спросил инспектор.

– Разрешили. Почему бы не разрешить? Посадили, взяли с собой. Там ведь немцы. Надо было спасаться, – растеряв всю веселость, ответила женщина, отводя набок взгляд.– Я устроюсь к ним. Завтра мне велели придти – товарищ Савченко, их директор и товарищ Сидоров, его зам.

Новиков помолчал минуту, безотрывно глядя эвакуированной в лицо, и минута эта показалась ей долгой.

– Значит так, – наконец сказал он.– Этот вот пострел, ваш сосед, – указал он на подконвойного, – Пусть пока будет здесь. Передайте его с рук на руки его матери. И скажите ей – пусть она ему объяснит, что война не место для подобных салаг.

От этих слов подконвойный фыркнул. Новиков строго посмотрел на него, но не нашел нужным с ним разговаривать.

– Вы вот видели войну, подтвердите, – продолжал он наставление женщине.– От таких как он, которые под ногами. И туда – сюда. И потом пойми: на войну он, как говорит? А вдруг шпион? А? Вот то-то. Этого выловили на станции, под Тагилом. Приказали вернуть. А могли бы приказать что другое. Потому что – кто его знает? Не то время сейчас расслабляться чтобы. Бдительность нужна, я к тому. А такие вот бегунки отвлекают от работы взрослых людей. Дезорганизуют тыл. Вручат тебе повестку! – обратился он к пацану.– И тогда, пожалуйста, ступай и воюй…

– В общем, матери скажите, чтобы провела с ним беседу. А я буду проверять сам, где он теперь и что? Он теперь у меня под контролем. Потому что я тут безобразничать не позволю! – возвысил голос Новиков и потряс перед парнем своим указательным пальцем с черным побитым ногтем.

Женщина поняла, что официальная часть беседы закончена.

– Может, чаю попьете? – предложила она, снова разулыбавшись.– Осип, быстро, разожги примус.

– А, у вас примус есть? Привезли с собою оттуда?

– Как без примуса? Воду кипятить нужно.

– Это точно! – вымолвил Новиков, от ее улыбки смягчаясь.– Но я как-нибудь в другой раз, я сейчас не могу, я на службе. Некогда чай гонять. До свидания. Если нужно будет помочь – с работой там или что – обращайтесь, не стесняйтесь, я тут часто прохожу мимо, – вымолвил он почти ласково. Но сейчас же он посуровел, чтобы на прощанье окинуть бегунка внушительным взором. А на Осипа почти не обратил он внимания.

Участковый шагнул в дверь, нагнув голову, чтобы не удариться о притолоку, и двинул по коридору – в своей фуражке с лакированным козырьком, в гимнастерке с кожаным ремнем, в галифе и в сапогах с блеском, – и, совсем военный на вид, прошагал мимо двух сестер, Оли с Людой, которые вжались в стену. Когда его шаги стихли, женщина обратилась к гостю:

– Ну, давайте, познакомимся, сосед. Я надеюсь, что мы подружимся. Тебя как зовут?

– Костя. Соколов Костя, – отвечал допризывник.

– Это Осип, мой сын. Ну, ты слышал разговор. А меня зовут тетя Роза. Тебе сколько лет? В школе учишься? – вежливо, но настойчиво допытывалась она, желая понять, с какой компанией должен теперь общаться ее ребенок.

– Я зачислен в десятый, – выбуркнул Костя, которому назойливость ее не понравилась.– Я пойду к себе, вещи сложу.

Роза не успела ответить, потому что в дверь постучали и на позволение хозяйки: «Открыто!», в комнату вошла девушка.

– Здрасьте! – поспешно от порога поздоровалась она со всеми, кто были тут.– Костька, мне сказали, что ты вернулся!

Он молчал, и она обратилась к Розе:

– Мы тоже в доме этом живем, только в другом подъезде. Меня Ниной звать. Он сбежал и никому не сказал, лишь письмо оставил. Тетя Клава так убивалась! Она очень войны боится. Я ей говорила, что он вернется!

Костя хмуро посмотрел на нее.

– Я пойду, – повторил он соседям, однако Роза удержала его:

– Костя, может быть тебе все равно, а мне неприятности ни к чему, у меня их и так довольно. Милиционер велел – с рук на руки твоей матери. Раз он приказал, значит – все. Ты меня пойми правильно.

– Никуда я не денусь. Честно. Что мне, тут сидеть, вам мешать? Я на лавке во дворе буду. Пускай Осип со мною тоже, чтобы вам поспокойнее. Мамка только – после семи. Вот – мой вещь-мешок, здесь оставлю.

– Вы не бойтесь, он не обманет! – вступилась Нина за Костю.– Он у нас знаменосец в школе! Осип, пойдем?! И я с ними буду тоже!

Не дождавшись новых возражений, молодежь двинулась к выходу – первым Костя, за ним Осип и последнею вышла Нина. Роза молча посмотрела ей в след, скользнув взглядом по ее платьишку, скромненькому из ситца.

Двор не произвел на Осипа впечатления. Вдоль забора громоздились поленницы, туалет, перекошенная от старости баня, посреди двора пестрела лужайка и торчали столбы с веревками для белья. За забором горбилась крыша Водной.

Они сели у стены на скамейку, разговор никто не спешил начать. С берега несся шум, не такой как до войны, непривычный – ребятня то начинали кричать, купаясь, то, опомнившись, замолкали.

Нужно было о чем-нибудь говорить. Нина начала первой:

– Костя, а Семашиха, бают, мужа своёго простила. Побежала по перрону за поездом, заорала и давай голосить: «Толя! Толя! Толя!» – навзрыд. Все то бабы там как чумные, а она, говорят, пуще всех!..

Эта тема занимала в поселке многих, особенно девушки расходились во мнениях, правильно ли Семашиха сделала? Всем известно было, что Толя Семашин, молодой непутевый парень, весной резался с мужиками в картеж и, проигравшись, по пьяни, поставил на кон свою жену. Он, конечно, сразу продул. Да хоть если б даже и выиграл – все равно все поселковые женщины и большинство мужиков осудили его поступок, а Семашихе немедленно рассказали, как с ней поступил ее муж. Она тут же собрала вещи и ушла жить к своим родителям. На нее, понятно, никто и не покушался. Мужа ее на заводе исключили из комсомола. Вечерами он топтался у ее палисадника, чтобы повстречаться с ней и покаяться.