Дмитрий Стахов - Свет ночи

– Английские?

Что ему надо? В туалете три кабинки, я сижу в ближайшей к выходу, две свободны. В этом городке и покойники встают из могил, и маньяки шарят по мужским туалетам?

– Я про ботинки. Английские? Жаль, поцарапали, но сразу видно – обувь серьезного человека. Такие ботинки служат годами. Британское качество. Britons never will be slaves! Верно, дружище?

– And was Jerusalem builded here аmong these dark Satanic mills… – слышу я в ответ.

Я сплю? Грежу?

Стоящий по другую сторону продолжает напевать, доходит до слов «Вring me my chariot of fire!», и ботинки исчезают…

…Извекович и Тамковская у стойки администратора любезничают с блекло-рыжим молодым человеком в темно-сером костюме: это советник городской администрации Тупин П. Б. Он так и говорит, пожимая мне руку – Тупин Пэ-Бэ. Удается выяснить, что «Пэ-Бэ» это Петр Борисович. Тупин вручает Тамковской три темно-серые, в тон костюма советника городской администрации, папки. Теперь у каждого из нас по две папки. Я думаю о том, что если свести воедино все в них содержащееся, то оживший покойник приобретет ещё более своеобычные черты. С автобусным билетом, с сигаретой в углу рта, он будет шаркающей походкой двигаться по улицам городка, попеременно попивая пиво, кока-колу, поедая колбасу и пироги. Тамковская отдает одну папку Извековичу, другую передает мне, открывает свою и быстро пролистывает её содержимое. На пальцах Тамковской много колец. Кольца шуршат. Тупин сообщает, что нас ждут в администрации к половине восьмого, а потом к нам, несмотря на вечернюю пору, придут нуждающиеся в помощи. Извекович спрашивает – многих ли таких? Каких таких, переспрашивает Тупин, и Извекович поясняет – нуждающихся. Тупин улыбается. Он недавно отбелил зубы, они матово блестят. Его глаза сидят глубоко, длинные ресницы отбрасывают тени на пухлые щёки. Он воплощенная хитрость и лукавство. Тупин говорит, что для них такие явления не характерны.

– У нас умер так умер, – сказал Тупин. – Это все разные поляки да румыны. От них всё это. Никак не могут успокоиться ни они сами, ни их покойники.

Перед тем как уйти, Тупин говорит, что в ресторане гостиницы нас будут обслуживать в любое время за счет городской администрации.

– И алкоголь? – Тамковская улыбается мне, а я думаю, что ей надо бы подумать о пластической операции: морщинки ей явно вредят. Ноги и фигура – ладно, но морщинки…

– И алкоголь… – Тупин идет к выходу из холла гостиницы. Я дожидаюсь пока Извекович с Тамковской не начинают подниматься по лестнице, догоняю Тупина.

– Петр Борисович, – я взял его за локоть, – простите, я хотел поблагодарить вас за огромный труд. Ведь это вы собрали те материалы, что прислали нам в управление?

– Можно просто – Петр, – свое имя Тупин произносит с важностью. – Это заслуга моей команды. Мы старались быть беспристрастными. У нас уже есть кое-что новенькое. Я пришлю к вам в номер.

– Вы мне пришлите ссылку. Что бумагу тратить!

– Ни того, что читали вы, ни того, что я вам пришлю, в сети нет. Мы набирали сами, с бумажных экземпляров или сканировали, работали на компьютере, не подключенном к сети. Мы соблюдаем информационную безопасность. Все это может повлиять…

– Понимаю. Присылайте. Но мне кажется, что для успешной работы было бы полезным встретиться с женой, то есть с вдовой этого…

– …ожившего покойника, – заканчивает Тупин мою фразу. – Думаю, это можно устроить.

– Нет, Петр, нет. Устраивать ничего не надо. Мне нужен её телефон. И я бы не хотел…

– Понимаю, – Тупин важно кивает, достает телефон. – Набирайте – восемь, девятьсот…

…Кровать в алькове, прикроватные тумбочки, вазочки со свежими полевыми цветами, покрывало из искусственного, плотного красного шёлка, новый журнальный столик, о столешницу которого уже гасили сигареты, кресла, буфет с посудой, платяной шкаф. Напротив номер Извековича, рядом номер Тамковской.

Я принял душ, сбросил покрывало на навощенный паркет, лег на большую мягкую кровать, открыл темно-серую папку. Покупал оживший покойник не лимонный пирог и не колбасу, а – ну конечно, конечно же! – пиво, выйдя из магазина-киоска-ларька и открыв бутылку, начал пить, но его спугнули трое местных молодых людей, у всех троих фамилии начинаются на «б»: Бадовская, Боханов и Бузгалин. Они были первыми, кто видел покойника. Никто из них на роль продуцента бреда вроде бы не годится. Социальный статус у всех троих невысокий. Бузгалин год назад, до того, как уехал в областной центр учиться в колледже кулинарных искусств, посещал художественную школу, где преподавал покойный. У Бузалина мог быть некий мотив, думаю я. Скажем – видел себя художником, а Лебеженинов не разглядел в нем таланта, раскритиковал его работы. Месть несостоявшегося Ван Гога. Объявить своего педагога оборотнем. Это – красиво. Гитлер отомстил венской академии ещё круче. Лиза Бадовская, приехала на каникулы, учится в институте, в столице, так и написано, – в Столице, с большой буквы, будущий – почти коллега, социолог, как и Бузгалин училась у Лебеженинова, была его любимой ученицей, он писал ей рекомендацию в – ишь ты! – в Строгановку, ну-ну. Так, и Боханов, самый старший, ныне – стажер полиции, мечтает стать инспектором ГИБДД. Этот у Лебеженинова не учился, отслужил в армии, боксер… Недопитая покойником бутылка пива в качестве вещественного доказательства хранится в городском отделе внутренних дел. Содержимое перелито в специальную емкость, отослано на экспертизу, отпечатки же на бутылке предположительно совпадают с отпечатками Лебеженинова, снятыми со стакана, переданным для сравнения его вдовой, в настоящий момент с отпечатками работают в областной криминалистической лаборатории.

Среди бумаг в папке также справка от местного психиатра, человека явно не совсем здорового. Он употребляет словосочетание «индуцированный бред», причиной, которая могла его вызвать, считает распыление психотропных боевых веществ с целью проверки обороноспособности наших северо-западных рубежей и устойчивости наших граждан к влиянию западной идеологии. Далее психиатр предполагает, что Госдеп Соединенных Штатов мог профинансировать, а покойный Лебеженинов мог согласиться на полевое испытание этого препарата, превращающего людей в нечувствительных к боли и эмоционально глухих монстров. Несомненно, у психиатра с зятем глубокие, серьезные отношения.

В меморандуме Тупина Пэ-Бэ мелькают слова дестабилизация, информационная война, воинствующий либерализм. В таком же ключе дана и его же справка о самом покойном. Умело маскирующийся общественный активист. Смерть Лебеженинова представлена как далеко идущая провокация с целью дискредитировать городские власти и местные правоохранительные органы. Я закрываю папку. За что? За что мне всё это?!