Алексей Кобленц - Оставшиеся шаги. Рассказы

– Ба, а как там вообще исповедуются-то?..

– Андрюшечка-а! Ххоссспади-и-и!.. – бабка вскинула вверх обе руки, словно решила сдаться внуку в плен. —Милой, милой, родной ты мой мальчишечка-а! Неужто?!..

– Че ты, старая?.. Чего – неужто-то?

– Дозрел, дозрел, говорю, неужто?… – с надеждой и со слезой радовалась старуха.

– А дозреешь с тобой! Все мозги ведь, старая, пробуровила!

– Дык ведь готовиться надо – молитовки повычитывать, попоститься денька три…

– Давай, давай, бабань, свои молитовки и чего и как там постятся… И вообще – давай расскажи как там и чего надо делать перед этим, перед исповедью… Что я, в самом деле – хуже ее, что ли?

– Кого ее? – улыбалась просветлевшая и даже помолодевшая старуха, подсовывая своему Дрончику новенький молитвослов.

– Неважно, бабушка. Сейчас неважно.

Он еще посидел, подумал, повертел в руках толстенькую книжечку с крестом на обложке, поглаживая и покачивая ее на ладонях, словно младенца…

– Чего я, в самом деле – лучше ее, что ли?…

– «Что будет?», «Что будет?» – Хорошо нам с тобой будет! Чего ж тебе еще-то надобно, твое величество королева?!..

Это он так говорил. А думал?.. А думал он приблизительно так: «Ну, чего ты все ломаешься? Сама, главное дело, на шею себя навроде косыночки навязала, а теперь отбиваешься?.. Надо (в твою королевскую рать!) доигрывать пьесу до конца! И ружье должно выстрелить!»

– А что? А что? – судорожно, но с достоинством приводила она в порядок немногочисленные предметы одежды, предполагавшиеся к немедленной разлуке с хозяйскими – скажем так – плечами. – Что ж получается – кроме вот этого (недвусмысленный жест) и вот этого (недвусмысленней некуда) других каких-то общих интересов у нас с тобой быть не может?.. Дай иголку с ниткой – пуговицы вон на блузке все пооторвал, папаша!… Глеб, ты же мне в отцы годишься, а все туда же! Не стыдно, уважаемый?..

Глеб швырнул в нее катушкой издали. После схватки приближаться ближе, чем на полметра он почему-то побаивался… Больно дерется! И, блин, царапается еще!.. Ну ее!…

– В отцы гожусь? Интересная мысль. Я тебя привык рассматривать в другом ракурсе…

– В ракурсе – раскарякурсе! Любовичек…

– Фу, как ты вульгарна! Совсем не идет к твоей неприступности. Тебе прохожие не намекают, случайно – «Девушка, с таким лицом мини не носят!»?..

Верка оторвалась от пуговичных пришивок и улыбнулась ему впервые за общую протяженность сегодняшнего рандеву… Стало теплее…

– Нормальное у меня лицо. Красивое. Вот и ямочка на подбородке. Смотри – такая же, как у тебя!

Что-то там торкнуло внутри от этого ее напоминания. Да, определенно, сходство есть. Ямочка на подбородке – довольно редкий и симпатичный казус. Глеб удивился мысли, заведшейся сейчас у него в мозгу… Ямочки-близнецы… Глупость какая глупая! Она как-то, помнится, подвела его к зеркалу: «Смотри, Глебушка, как мы с тобой похожи!» Ну, да… Похожи… Бывает… А, может быть, именно вот это вот сходство и свело их, подсунуло общение, встречи и заполуночные беседы о житье-бытье… Он много рассказывал о себе… Она как-то делилась сдержаннее, больше слушала… Верку почему-то интересовало буквально все, о чем бы он не говорил. Казалось, начни он докладывать об устройстве и принципах работы мартеновской печи, она и эту белиберду станет слушать, раскрыв, словно клювик, свой улыбчивый рот.

Нет, Глеб никогда не бабничал и не гонялся за всеми подряд юбками!.. Если выбирал, то, разумеется, по душе… По душе! А все остальное – потом! Одинокий… Одинокий собиратель родственных бабьих душ…

Серьезно?.. Серьезно случилось. Однажды. Нельзя сказать, что он, дескать, такой однолюб… Дескать, кроме Аленки, у него и быть никого не было… И что, мол, Аленку он свою ждет там и любит там ее всю свою жизнь… Нельзя! Как-то оно пришло, посветило ярко и трепетно, с надеждами, со счастьем великим осознания настоящей любви, настоящего такого и правильного чувства… Пришло – посветило – ушло. Чего только в жизни не бывает, чего не случается! Ну, ушло… А жаль. Где она?.. Что она?.. Интересно было бы узнать… Или уж не очень интересно – думать, ворошить, вспоминать… А то ведь зацепится подробность за подробность, и пошла-а – бессонная ночь… Верка напоминала Аленку двумя бессонными ночами с несостоявшимися подробностями. Затуманенными, легко ощутимыми, не перевариваемыми… Плевался все потом ходил – и чего оно вдруг?… Тьфу ты – глупости какие глупые! Тьфу…

– …..потому что мне очень-очень надо знать о тебе все!

Это пока он шмурыгал корявым веслом по бурным волнам своей памяти, Верка все что-то говорила, стоя у окна и наблюдая какую-то там уличную жизнь…

– Зачем? – как-то очень кстати и вовремя он подсоединил свою вилку к сети разговора… Ничего не пропустил, интересно?..

– Затем, что мне нужно знать твое отношение к жизни, иначе – все ли твои ошибки случайны…

Стоя у окна, она все куда-то всматривалась, всматривалась… Будто что-то выискивала на шумной и хлопотливой улице… Будто бы кого-то искала на ней…

– А теперь мне пора… Домой, – спохватилась она, улыбаясь чему-то там своему, найденному что ли только что из открытого окна его одинокой квартиры…

– Я провожу… Почему ты никогда не разрешаешь провожать тебя?.. И я ведь до сих пор, за полгода наших совместных бдений так и не узнал где ты и что ты…

– Узнаешь еще, в чем проблема…

– А когда?…

– Видимо, очень скоро…

– Что у тебя завтра?..

– А я не знаю… Завтра суббота, я выходная и не знаю куда себя деть…

– А я к матери на дачу. Жарища… Помочь ей там чего…

– Я с тобой!

– Ты сбрендила, дурындушка?… И как я ей тебя представлю?

– Да, да, да… Правильно… Знаешь, ты не обращай на меня внимание. На меня порой глупость всякая находит. Я ведь королева – сам сказал. Значит, мне можно.

– Ну да, ну да, ваше велико…

Она осторожненько приподнялась на цыпочках, чтобы достать улыбчивыми губами до трехдневной небритости неухоженной щеки…

Привычный маршрут – три троллейбусных остановки лучше всего преодолевать пешком… Больше времени на размыслюшки…

Ну, а чего плохого-то? Ничего! Она вполне самостоятельная, значит – ничего ей от него не нужно такого… А он очень одинокий – это сразу видно… Может потом, конечно, спросит – а чего, мол, раньше?… А! Она выкрутится, соврет чего-нибудь… Он хороший… Хороший! Просто не знал ничего. Не знал ведь! И не виноват ни в чем… Нет, не виноват!

Так она и просидела всю ночь под маминой любимой настольной лампой… Мама смотрела на нее с большой настенной фотографии тепло и вовсе не осуждающе. Ведь тогда, совсем недавно, когда она стала приводить сюда того, причинившего ей настоящую боль, мама смотрела не так. Строго и требовательно… Страшно… Но Вере это показалось каким-то наваждением… Ведь она полюбила тогда… Просто мама немножко ревнует, – сказала она самой себе, – и все уладиться… А мама, как и при жизни, оказалась права! Теперь мама смотрела хорошо. Значит, Верка все делает правильно!