Orange - Ильич. Фантазм о необычных метаморфозах мрамора, бронзы и бетона

– Спасибо, мне не надо, – Серега отодвинул от себя сверток.

– Вот сюда повесить можно, – гость ткнул пальцем на голую стену кухни, откуда торчал гвоздь, оставшийся от разодранного котом постера с изображением Фредди Меркьюри. Не дожидаясь ответа, он приладил портрет на стену и с удовлетворением оглядел его.

– И не думал, что я такой фотогеничный, – сказал он. – Уж сколько лет фотографии, а смотрится более чем современно. Модерн… Сюр… Двое в комнате, я и Ленин, так сказать, фотографией на белой стене. Стена чуть грязновата, но почти белая.

– Ты ведь мне только кажешься? Ты же просто дух? Ты ведь давно уже умер? – с надеждой спросил Серега.

– Это я-то умер? Я и щас живее всех живых… Слыхал: Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить. Плеханову и кампании тоже все казалось, что я им кажусь… А я таким реальным оказался, что мало не показалось, – каламбурил гость с явным удовольствием.

– Я тебя не боюсь, – пробормотал Серега.

– И правильно… чего меня бояться… я ж лучший друг детей, завтра принесу фотку «Ленин и дети»… я самый человечный человек… Вы бы поесть хоть человеку дали, товарищ, я уж совсем изголодался… почти сто лет ни маковой росинки, так сказать.

– А что ты ешь? В смысле что едят люди вроде тебя, то есть в вашем, ну, монументальном состоянии?

– В каком таком монументальном состоянии? Нормальное у меня состояние. Боевое. А что там в холодильнике-то есть?

– Да так, особо ничего. Хлеб, молоко…

– А зачем хлеб в холодильнике держать? – насторожился гость.

– Плесневеет, – объяснил Серега.

– Пойдет, – в руках Ильича откуда-то образовалась салфетка и плавно обрамила шею.

Серега тупо смотрел, как Ильич отламывал плохо гнущимися пальцами правой руки кусочки хлеба, кунал в кружку с молоком и погружал в рот, так что на усах оставались белые следы молока. Потом Ильич свалял из молока какой-то мякиш с отверстием и сказал:

– Вот и чернильница… сейчас будем писать.

– Что?

– Тезисы…

– Зачем?

– Для истории.

Серега пребывал в полной уверенности относительно галлюцинаторного эффекта пива «Залп Авроры», усиленного действием коктейля «Балтики» с «Флагманом» и даже не попытался позвонить друзьям по мобильному.

– Карандаш и бумагу бы нужно…

Серега покорно принес.

Ильич попытался обмакнуть карандаш в молоко, а потом что-то вывести на бумаге, но пальцы упорно не слушались.

– Что, писать разучился? – усмехнулся Серега.

– Сам попробовал бы… Постоять столько лет с протянутой рукой: это не то что руки отсохнут, но и вообще вставать перестанет. Берите-ка карандаш, я диктовать буду…

Ильич встал, засунул руки в карманы брюк и принялся ходить из угла в угол кухни.

– Первое, – диктовал Ильич, – коллективизьм был и остается краеугольным камнем, основой нашего общественно-политического строя. Задача большинства – подавлять и исправлять отдельные вспышки индивидуалистического сознания как собственнического атавизьма. Личностный подход требует полной и окончательной замены на методологию обобщения потребностей масс. Записал?

Сереге показалось, что Ильич изъясняется штампами, за которыми он с трудом улавливал смысл.

– Второе. Государственное строительство с точки зрения воздействия на массы ничем не отличается от этапа вооруженного захвата власти: телефон, телеграф… ну, читай по-новому «интернет», средства печати и иные пути распространения информации должны быть подчинены единой цели упрочнения диктатуры пролетариата как системообразующей опоры строя и проведения руководящей линии партии… В слове «пролетарьят» пятая буква «е», грамотей этакий… Пролетарьят есть отныне не обозначение класса как такового, а условное наименование коллективного большинства. М-да… навыкам стенографирования вы явно не обучены… да и почерк какой корявый, потом не разберешь ничего…

Серега и вправду едва поспевал за диктующим. Его собственные пальцы уже еле гнулись, буквы перестали напоминать галок на проводах, а превратились в узорчатую непроходимую арабскую вязь хорезмской народной республики 8 8 Орденом Труда Хорезмской Народной Социалистической Республики был награжден В. И. Ленин. .

– Третье. Идеологическая экспансия была и остается основной задачей момента. Перерастая в экспансию географическую, она имеет целью установление гегемонии в широчайших масштабах, побеждая узкие национальные рамки и базирующиеся на них концепции панславизьма, европеизьма и прочее. При опережающих темпах экспансии географической или социальной чрезвычайно важным представляется своевременное подведение идеологического базиса, объясняющего изменения надстроечного и политического характера в соответствии с текущими настроениями пролетариата. Улавливаешь?

Серега ровным счетом ничего не улавливал, он писал чисто механически, как в институте на лекции. Что-то завораживающее было в воркующей реки картавого факира.

– Четвертое. Благодаря развитию информационных технологий, невозможное ранее полноценное экономическое планирование теперь наконец возможно и реализуемо. Современные технологии позволяют учесть количественные показатели состояния и развития общества вплоть до мельчайших цифр в их взаимосвязи, что неизбежно приводит к выводу об отмирании модели свободного рынка как элемента стихийного регулирования. Учет и контроль теперь наконец становится основой экономики государства. Теперь уже всерьез и надолго.

Серега слегка оживился, услышав про информационные технологии, но потом снова поник головой.

– Пятое, – Ильич поднял указательный палец, – ни одна из идей социалистического строительства за прошедшее столетие не устарела, будучи основанной на фундаментальных инстинктах человека. Это пока все.

Ленинские глаза пронзительно и лукаво смотрели на Серегу. Серега не выдержал взгляда, он уронил голову на стол, и его сморил сон. Перед тем как веки сомкнулись, подернутым дымкой глазам показалось, что Ильич достал из холодильника сыр, понюхал его и недовольно положил обратно с воклицанием: «Эх, где ж наш Цюрих златоглавый с сырной дырной головой».

Первая пара на следующее утро была невыносимой, голова Сереги болела так, словно контузивший его залп Авроры не был холостым. Трое друзей сидели на последнем ряду аудитории и вертели в руках Серегину молочную рукопись, разглядывая ее на свет.

– Дык постой, друг, это же твой почерк, – сказал Влад.

– Конечно, мой. У него же рука не гнется. Он мне диктовал, – оправдывался Серега.

– Все-то тебе диктуют, ты посмотри, водка-селедка, вчера Владимир Ильич, сегодня – доцент Обнищаева диктует… ты записывай, записывай… или тебе молочка принести? – иронизировал Вадик.