Михаил Уржаков - Дом, который построил Майк. Хроники Кулуангвы

Я в то время как последняя дура ползала по майя-ацтэковским зиккуратам в Чиченице и медитировала почем зря в Тулуме. Это мы специально «разлучились», тогда на пару дней чтобы любить-твою-мать крепче друг друга!

А я то, дура, и поверила. Вот дура то!

Вот кобель-то, дурандас мой гнилосочный, прости Господи меня!

МГ.

Скорее всего, мне надо было бы начать мои записи не с Парижа, а с засраной деревни Чарын в глуши Казахстанских степей.

Это почти как начать все заново, как родиться заново после тупой жизни.

Начать можно было бы в стихах!

А дальше так.

Почти все это случилось на самом деле. Ведь были же все эти годы, а значит, что-то должно было происходить.

И в самом деле, живет же сейчас в Нью-Йорке один мой бывший хороший друг, Сашка Сюткин, с которым мы пытались перейти Китайскую границу 28 апреля 1984 года в районе реки Чарын в Казахстане. Ему одному из нас троих это тогда удалось, его брат Олег погиб, а я был задержан казахскими бдительными пограничниками при попытке захвата председательского самолета Ан-2 колхоза-хлопкороба «Ленинский свет Социализма».

Я с Сашкой никогда не встречался после этого. Так мы и договаривались. Если нам удается это предприятие по побегу из Советской России, мы забываем друг о друге и никогда не входим в эту воду дважды.

Тем более, что все его считают погибшим и родители приносят цветы на его могилу в городе Ревда.

Такие дела.

Правда, однажды он прислал мне открытку в Торонто к рождеству 1996 года и в ней было написано только два слова – «Taке саrе».

Подписи не было. Но у меня нет никаких знакомых больше в Нью-Йорке, если не считать Курта Воннегута, который приезжал ко мне на открытие галереи и клуба «Бокомара» в Торонто. А, да!, еще есть черный полицай Эдди, не помню уж как его ласт нэйм, что допрашивал меня в госпитале Моунт-Сэне на 49 улице. Это когда мне в темечко прилетело что-то очень тяжёлое в Центральном парке от такого же черножопого. Плюс ко всему я лишился своего любимого фотика. От Эдди-полицая у меня в реликвиях протокол допроса из 52 полицейского отделения Манхэттэна.

«Шел, споткнулся, упал, потерял сознание, закрытый перелом, очнулся – гипс».

ЦИТАТА

«Ну, зачем ты мне врешь! У тебя там не закрытый, а открытый перелом!»

Бриллиантовая рука.

Так вот, подписи под «тэйк кэр» не было.

Значит, это был он, Сашка Сюткин, как очень хотелось бы в это верить.

От Сашки в наследство, в коллекцию моих реликтов досталось его стихотворение, точнее две первые строчки. Он ничего не смог больше придумать, потому как человек был простой и добрый, не как все эти идиоты-поэты современности.

Вот что он написал после их неудавшегося восхождения на Эльбрус в 1982 году:

И все, не строчки больше!

Просто и понятно.

Из этого восхождения они привезли в Свердловск полный полиэтиленовый мешок (за десять копеек, а не за семь) мышиного говна под названием мумие. И долго пытались его продать студентам, чтобы покрыть свои дорожные расходы.

Помните – в десятикопеешный кулек входило три литра пива, а в семикопеешный – только два.

Этот мешочек, один из многих, тоже у меня в музее. Были проблемы с ввозом его на территорию Великобритании – таможня не давала добро, пока проверяли – опиум это или мышиное говно. Сошлись на говне, но посоветовали посетить психиатра. Ржали тогда надо мной совсем как не тихие, тупые англичане, а папуасы с острова Куку.

До момента с Воннегутом все похоже на правду. Однако с Куртом он никогда не встречался и тот никогда не приезжал в Торонто. Да, клуб Бокомара он действительно открыл, но только в сети. Через два с половиной месяца продал его какому-то индусу по имени Кумар за стоимость обслуживания провайдера плюс бутылку водки, и сайт моментально превратился в порномагазин.

Однако переписка с Воннегутом у него действительно существовала и похоронена где-то сейчас в джунглях интернета. Уж о чем они переписывались, одному Богу и Курту известно.

А вот код-то на вход в его «мыло» я и не знаю.

С братьями Сюткиными он тоже не врет. Вся эта их экстримная компания скалолазов проходчиков поперлась в Казахстан в апреле 1984 года. Моему удалось из грязевой лавы каким-то чудом выбраться. Сюткины погибли.

Это официальная версия. Были слухи, что Сюткины под эту лавинную лавочку ушли в Китай, потом, якобы, их видели в Турции, в Анкаре наши Свердловские челноки.

Мой был под самым пристальным прицелом комитетчиков, и все еще удивлялись вокруг, почему? Вроде наоборот парня надо поддержать после такой трагедии, а его с допроса на допрос, с допроса на допрос.

Потом поперли из Института, и сразу завалили в ряды защитников. Как уж он там не косил под психа, псих мой худосочный! Ничего не помогло. И закинули то не в ближайший аул, а прямо на БАМ, в самый его конец. Я его тогда еще не знала. Это все мать его рассказала потом. Я даже, помню, ревела, как дура. Вот думала, парень то мне какой достался экстримно-активный во всех отношениях. Под смертью ходил и обыграл ее, как в наперстки. И шьет и вяжет, а как спать ляжет – коньки наденет, как заебенит! Экскюз май фрэнч.

МГ.

А моих друзей в Америке, которых, как я упоминал – раз-два-и-обчелся. В Нью-Йорке, в Сиэтле, Лос-Анджелесе.

В Хюстоне, штат Техас, Земля, Солнечная Система, живет мой друг, вьетнамец Тим Юнг, который в свое время со своей семьей сбежал в США из Сайгона на последнем вертолете за три часа до входа в него Северных войск. Тиму тогда было всего три года и он даже не помнит этой эвакуации, потому что мать его несла закупоренным в большой и надежной дорожной сумке «Сэмсонит», чтобы офицеры контроля Американского посольства в Сайгоне случайно не подумали, что два места в чаппере-вертолете наверняка не лучше, чем одно.

Отец Тима сгорел в огне напалма под налетом американской авиации. Произошло это по нелепой случайности. Бомбовый удар был предназначен для поселка красных партизан Суэнь-хуй, (и смех, и грех – но чистая правда), а командир взвода разведки лейтенант Стивен Мэн неправильно дал координаты района уничтожения, так как карта была залита кровью его отстреленного левого уха.

Ракеты накрыли своих.

Отец находился во взводе прикрытия и превратился в пепел за четыре с половиной секунды, как, впрочем, и большинство его товарищей по борьбе с «красной-вьетнамской-коммунистической чумой».