Елена Новикова - Золотая крыса

– Ну и где он сейчас? А Венька, между прочим, прекрасно тогда справился.

– Более чем. После возвращения я обнаружила массу премилых дамских штучек. В том числе и вибратор. Умрешь над ними: водить баб – и пользоваться вибратором.

– Ты попробовала? – она оживилась.

– Чужой? После Бог знает кого? Ну уж нет, – поморщилась я.

– Значит, договорились? – опять поскучнела она.

– Давай ключи. Позабочусь о твоих геранях.

– Это само собой. А с клоуном как? Ты нас выручишь? Пусть человек заработает. Скажи, что у тебя юбилей, тебе одиноко – вот ты и решила… Платишь деньги – значит имеешь право. Ему, думаю, все равно. Может, так даже лучше. Дети орут, капризничают, ссорятся. А ты – благодарный зритель.

– Особенно сегодня.

– Именно сегодня. Посидите, поболтаете. Он тебя рассмешит, отвлечет. Утешит… А что? Вдвоем, в пустой квартире… А?

Софья подмигнула мне весьма недвусмысленно. В нее немедленно полетела моя сумочка.

– Можешь ты понять или нет, манекен ты бессердечный, что мне сегодня никто не нужен? Я испорчу человеку вечер – и все. Зачем? Не слишком ли дешево он продаст свое хорошее настроение?

– Сто пятьдесят евро компенсирует ему это с лихвой. – Она вытащила еще одну купюру и добавила к прежней сумме. – Раз уж ты так о нем печешься… Между прочим, Лу, он – высокий сероглазый шатен. И волосы у него вьются! И брови домиком. Все как ты любишь…

– Ты отлично знаешь, что я терпеть не могу светлых глаз. А от кудрявых мужчин меня вообще тошнит. Это для тебя не открытие.

– Да-да. – Она слегка смутилась. Это Викоша западает… Ну, это и не важно. У клоунов все равно все накладное. Брови, губы, волосы, нос… Даже слезы.

– Ничего. С этим проблем не будет. Моих на пятерых хватит.

– Он не даст тебе плакать. Это классный клоун! У меня всю ночь живот чесался после дня рождения соседского Митюни. От хохота!

– А… может, мыться иногда нужно, ежик?

– О, ожила! Вот тебе ключи. Живи у нас. Тебе как раз полезно сменить обстановку. – Она поцеловала меня в висок.

– С цветами помогу. А насчет клоуна…

– Брось париться! Полчаса посидите за столом – и разбежитесь. Накорми его. Коньячку налей. И о себе не забудь. Все, что в холодильнике – в вашем распоряжении.

– Скажи, только честно, Софья, это – хитрый способ сводничества? Он, конечно, не клоун, а твой коллега, унылый программист. А?

– Лечиться не пробовала? – Она красноречиво покрутила пальцем у виска. – Он такие штуки выкидывает, которым в цирковом училище три или четыре года учатся. Сама увидишь!

– О господи. Единственная надежда, что он не придет. Забудет. Проспит. Заболеет…

– Ему деньги позарез нужны! С бубонной чумой приползет.

– Этого только мне не хватало. Кстати, чтоб никаких фокусов с участием собачек и кошечек! Лучше пусть сидит сычом. Поняла?

– Будет исполнено! Больше тебя не держу. Но к семи – как штык будь готова. Мы тебя подвезем – и в аэропорт. Чао!

Она довольно нагло подтолкнула меня к двери. Бедный Бородавчик! Он точно укусил бы ее сейчас за ногу. И был бы, как всегда, прав.

***

Домой я вернулась в полтретьего. Времени у меня оставалось всего ничего: два часа плакать, час лежать в ванне, время от времени пуская слезу (уж слишком яркими были недавние воспоминания о том, как в начале купания Бородавчик уносил из ванной комнаты мои тапки, в середине приходил лизнуть в нос, а в конце возвращал обувь: в моей крохотной ванной невозможно было не изгваздать во время водной процедуры всего, что находилось в помещении). Итого – три часа. Плюс около часа на удаление припухлостей и покраснений вокруг глаз. Полчаса на макияж – и одеться.

Вот тебе и семь. И если уж придется где-то ужиматься, я готова сузить временные рамки любого отрезка, кроме первого. Свои два часа отрыдаю, даже если потом самой придется раскраситься, как клоуну…

Так, кстати, оно и вышло. Сколько ни пыталась я делать примочки из крепкой заварки, из ромашкового холодного настоя, из ледяной воды и почти кипятка попеременно, – глаза мои вылезли из орбит, веки покраснели до темно-бордового оттенка и составили полную гармонию с носом.

Выбора не было. Чуть-чуть белил, много румян, парик шестнадцатилетней давности, рыже-зеленый с проплешинами. Лыжная шапочка. И половинка из-под киндер-сюрпризовской коробочки на резинке: на нос.

***

– Ты что, сдвинулась? – Софья покрутила пальцем у виска. – Не ты будешь развлекать, а тебя.

Я промолчала.

– Так… Этой больше не наливать. – Она в задумчивости посмотрела в окно.

– Могу вообще дома остаться. Мне как-то… – Я знала, что козыри сейчас в моих руках и позволила себе покапризничать.

– Ну, не обижайся. Теперь я все поняла. Нос можно покрасить в любой цвет, а вот белки глаз…

– Желтки…

– М-да… – Сонька потерла пальцами лоб. – А, ладно! Ни у тебя, ни у меня нет выбора. Как будет – так будет. – Она потянулась обнять меня, но я оттолкнула ее не без злобы.

– Я час следы рыданий убирала. Не расслабляй меня.

– Это хлипаков маломощных легко расслабить. Но не тебя. Поехали!

Васька с Венькой, увидев меня, завизжали от восторга.

– Тетя Люся – клоун! Тетя Люся – клоун!

– Клоун и волшебник в одном лице. И в доказательство – вот вам подарочки. – Я сунула им заготовленные свертки, стараясь не вспоминать о том, как я перевязывала красивые коробочки блестящей ленточкой, а Бородавчик тут же развязывал их, – и я щелкала его по носу рулоном серебристой бумаги. А он не обижался. Бородавчик вообще никогда не обижался.

– Хоть бы развернули для приличия, – качая головой, пристыдила отпрысков Софья. – Поражаюсь! Чтоб дети сразу не кинулись смотреть, что им подарили?! Выродки какие-то.

– Лучше потом, в самолете. Они ведь одинаковые, теть Люсь? – Дети кивнули на коробочки, тревожно взметнув брови.

– Как всегда, – успокоила их я. – Я – за справедливость, равенство и братство. Вы ж меня знаете.

– Тебе выходить, подруга. Имей в виду, горшок, в котором земля и ничего больше, тоже надо поливать. Я кое-что ткнула. Может, взойдет. А желтый цветок – раз в два дня, не чаще. Он не любит сырости. Пока!

Она выпихнула меня почти пинком, и я восприняла этот жест с благодарной нежностью, как если бы в любой другой день она обняла меня и трижды, по-русски, расцеловала.

***

Холодильник Бурковых и впрямь был полон. Клоун будет счастлив. Сыр с огромными дырками. Сардельки копченые. Сосиски в свиной коже… К горлу подкатила горячая волна, с которой я едва справилась. Это были наши с Борькой любимые сосиски. Мы их ели обычно так: нутро он, а шкурку – я. Не потому что я такая альтруистка, а потому что я люблю шкурку, а Бородавчик – нутро. А еще он страшно любит… любил…

Звонок в дверь привел меня в чувство. Или лишил чувств?