Елена Новикова - Золотая крыса

Неожиданно Илья заговорил.

– Странная вещь… Отчего-то мне кажется, что вы больше похожи на Эмилию, чем… сама Эмилия…

Я поперхнулась. Он кинулся стучать мне по спине, но я грубо отшвырнула его.

– С ума сошли? Не колотить надо, а сжать с боков движением вверх! Все. Уже прошло…

– Вот, запейте, – он протянул мне бокал колы. – Это… из-за меня?

– При чем тут вы?

– Из-за Эмилии?

– Кто такая?

– Эмилия Спесивцева. Ой… Я не должен был… фамилию…

– Это не фамилия, а псевдоним.

– А вы откуда знаете, о ком я говорю? – Он строго посмотрел на меня, и я – как ученица перед учителем – пролепетала:

– Просто я так думаю… Для фамилии это слишком вычурно. Фифа какая-нибудь накрахмаленная? Старая дева? – Я попыталась вывернуться, но не уверена, что это было достаточно убедительно.

– С чего вы взяли? Молодая дама, милая, с шармом – и вполне сексапильная. Я с ней по объявлению познакомился. Этим летом.

– И даже встречались? – Мне едва удалось скрыть изумление.

– Говорю же вам – нормальная страстная молодая женщина. А что тут удивительного?

– Псевдоним слишком вычурный. До тошноты… – Тут я действительно впервые поняла, что псевдоним дурацкий. А мне казалось…

– Это не псевдоним, а имя. Хотя она могла бы позволить себе и псевдоним.

– Актриса?

– Писательница.

– М-да? И как пишет?

– Классно! Некоторые стихи так и просятся лечь на музыку.

– Групповуха?

– И в том, как вы это сказали есть нечто… из того, первого письма.

– А, так вы с ней еще и переписываетесь? – Мне стало нехорошо.

– Нет. Только вначале. Она дала объявление в газету с номером абонементного ящика. И имя. Для Эмилии. Я написал. Что-то было в этом объявлении… Зацепило меня. Хотя я в эти дела не верю… не верил – и никогда не читал странички знакомств и уж, разумеется, не писал туда. Да и газета – не моя. Я желтую прессу… – Он взглянул на меня. – Надеюсь, что и вы?

– И я. Хотя то, что вы мне сейчас рассказываете – та же желтая пресса. Дама с именем и фамилией дала объявление, и первый же ответивший уже рассказывает всему миру, какая она страстная, раскованная и сексапильная.

– А вы, оказывается, феминистка! И праведница?

– Какие глупости! – Я едва взяла себя в руки. – Плесните мне, пожалуйста, еще коньячку!

– Уж и себе заодно. Можно?

– Вы же не смешиваете?

– Ну, такой день… За него можно и двумя плохими заплатить. – Он снова улыбнулся той улыбкой, но на сей раз ничего, кроме боли, я не почувствовала.

– За Эмилию? – спросила я.

– За вас!

– Ну, как хотите. А я выпью за ту дурочку Эмилию, что поддалась глупым чувствам и послала объявление в газету, которую читают болтуны и распутники. – Я подняла рюмку и чокнулась с небесами. – Надеюсь, она вовремя вычислила вас и не влюбилась?!

– За нее я не могу отвечать, а я – точно. Попался в сети…

– Красотка? Высокая, кареглазая, с вьющимися черными волосами?

– Точно. Так вы с ней знакомы?

– Нет. Просто перечислила качества, противоположные моим. Чтобы определить ваш вкус.

– Если так, – попали в точку. Но в даму с таким набором качеств я влюбился не благодаря, а вопреки. Скорее, нутро меня покорило. Женщина с темными волосами – то же самое, что мужчина – с белыми. На первом месте для меня – рыжеволосые, затем идут блондинки. И уж на худой конец… Но на первом – ры-жи-е! – Он улыбнулся, но я быстро перевела взгляд на свечу и успела защититься от очередного укола шпаги.

– Слушайте, а вы – хват! Нигде своего не упустите?!

Он промолчал.

– Так. Надоели вы мне со своими эмилиями. Приступайте к работе. Зарабатывайте денежки!

– Приказывайте. С фокусами у меня – туго. Но спеть под гитару или… стихи прочесть… Это сколько угодно.

– Гитары нет. Отдала в мастерскую. А стихи… Что ж, пусть будут стихи. Только – хорошие. И не про собак. Не «Собаке Качалова» и не «У попа была собака…» Это, думаю, понятно?

Илья вздохнул и начал читать. Волосы у меня на голове зашевелились так, словно из-под них врассыпную кинулись сотни меленьких мышат…

– «Все наши несчастья – всего лишь предвестья благие.

Все приобретенья – кассандры грядущих утрат.

Изменится все…

– …я пророчу, мои дорогие,

Голодный наестся, в шелка обрядятся нагие,

Ждет праведных нимб из червей и полынь на могиле,

А грешников ждет наказанье…

– …веселенький ад». Вам знакомы эти стихи? – Он был потрясен, но вовсе не смущен.

– У меня хорошая память на все, что я когда-либо писала.

– Только не говорите, что это написали вы.

– Хорошо, не буду.

– Значит, правда… Эти стихи – ваши.

– Наши…

Илья недоверчиво и изучающе смотрел на меня с полуулыбкой человека, который знает, что сейчас признаются во лжи, обернут все в шутку, и всем своим видом показывал, что он заранее прощает розыгрыш и даже рад поучаствовать в нем в качестве разыгрываемого лоха, – но я не оправдала его ожиданий.

– Я написала их четыре года назад. К случаю. И не помню, чтобы разрешала кому-нибудь выдавать их за свои… Разве что Веньке. Он любил на мальшическом междусобойчике блеснуть строфой…

– Братец?

– Не поняла?..

– Венька – это ваш брат? Сына, который ходит на междусобойчики у вас не может быть, верно?

– Мне двадцать восемь. Если бы в шестнадцать лет родила… Или в пятнадцать…

– Муж? – Он как-то весь напрягся.

– А что? Уж не собрались ли вы сделать мне предложение? Если да – напрасно потеряете время: я дала клятву верности Бородавчику. – Произнесла я это вслух, а про себя ругнулась: «Ну зачем я цепляюсь к нему? Только порчу все…» – Допустим, муж. Бывший.

– И у Эмилии бывшего мужа Вениамином звали. – Он в упор смотрел на меня.

– Ага… Значит, она и это присвоила. Еще что? Телефон? Адрес? Я должна знать: мне же в суд на нее подавать придется…

– Вы серьезно? – Он переменился в лице. Это выглядело довольно забавно, потому что уголки его рта и так были опущены, а глаза, смешно и озорно подведенные, такими же и остались.

– Да нет, конечно. Я же – нормальный человек. За свое авторство в мелочах бороться не буду. Ведь стихи – это мелочь: пять минут сосредоточенной связи с небом – и готово! Что судиться из-за десятка-другого стихов тому, кто за день-другой может написать пучок подобных. За воду сражаются, когда источник иссякает.

– «Питер Брейгель был прав: мы по жизни бредем, как слепые…» – начал он.

– «Слыша где-то вдали птицы райской призывную трель…» – продолжила я.

– Значит, все-таки верно… – Он был уж слишком удручен. Мне захотелось утешить его.

– Бросьте. Знаете что, Илья? Я – дарю ей эти стихи.

– Как… дарите? – Он опешил.

– Вот сейчас, при свидетеле Илье, вернее, при двух свидетелях: Илье и Олене, – заявляю официально, что отрекаюсь от всех присвоенных ответчицей Эмилией… Спесивцевой стихов – в ее пользу.