Евгений Хайрулин - Записки бродячего музыканта

Этот дружный народ, плотно окружавший питейный киоск, происходил из бывших заключенных. Из тех, что строили подле Сызрани знаменитую Волжскую ГЭС. Сидельцы построили объект народного хозяйства, «откинулись», как говорят интеллигентные люди, и остались тут же, в Поволжье… А куда деваться горемыкам, куда ехать? Где их дом? Осели, стали жить кто где. А сидеть на корточках – это привычка старых зэков. Этапная привычка. В связи с переменой среды обитания. Привозят, к примеру, заключённых в столыпинских вагонах, рассованных по много человек в каждой клетке. Надо перегружаться в «воронки» с решетками, поскольку им, вместо клеток вагонных, любезно приготовлены места в тюрьмах. Надо всех определить, развезти по новым адресам. А машин этих самых – мало. А народа, которому требуется своё отсидеть, много. Вот и сидят они, бедные, на перроне, ждут своей очереди. Сидят, как говорится, время не теряют: у них забота такая – сидеть. В тюрьме ли, в лагере, на перроне… – какая разница! Всё равно же сидят… Вокруг конвой с автоматами, собаки лают, захлёбываются.… А они сидят, несчастные, на корточках, сидят… Дождь, снег, холод… А они всё равно сидят часами, на задних ногах, пока не дойдёт очередь шагать в тюрьму.

Потому для них, отбывавших длинные сроки заключения, такая поза для отдыха привычней, чем на диване валяться. И вообще говоря, мы, мальчишки, раньше научились петь воровские песни, чем читать. Поговаривают, что наша эстрада вышла из блатных и кабацких песен. Было бы странно с этим не согласиться! Да! Сама вышла из этих песен, берущих за душу своей искренностью и простотой. Без помощи ТВ и дешёвых жлобских программ типа «Фабрики звёзд», где больше отходов, чем продукта. Во вред телезрителю.

Жизнь шла своим чередом, сама по себе. Я ровно подрастал, набирался ума и умения. А на гармошке научился играть очень рано – примерно в лет пять.

Играл я не как все начинающие приличные гармонисты: я держал гармошку вверх ногами (правильнее, наверное, сказать, вверх тормашками – у гармошки же ног нет. Но что такое «тормашки», мне неизвестно). Быстро и успешно освоил репертуар популярных военных и модных в те времена песен, услышанных по радио. Играл, скажу вам, весьма уверенно и, главное, правильно. Только гармошку держал наоборот.

Мой добрый и мудрый папа немало натерпелся на поприще жизни. В 20 лет его, молодого татарского паренька, назначили мастером цеха в паровозном депо. Всех предшественников за два года его трудовой деятельности добросовестно пересажали в сталинские лагеря. Поскольку деповские трудящиеся так воровали!.. Так воровали!.. Сначала по окончании ремесленного училища папеньку поставили бригадиром. На третий день начальник позвал его и произнёс:

– Послушай, Муса, ты парень молодой, красивый и неглупый. Не создавай нам затруднений, пожалуйста! Сиди дома, отдыхай, читай книжки… Мы будем тебе домой и зарплату носить, и добавочку к ней… Только не мешай нам спокойно воровать, а?.. Зачем тебе все эти неприятности? Зачем тебе всё знать?.. Меньше знаешь, больше проживёшь… Сиди спокойно дома, чтобы от наших забот голова понапрасну не кружилась, а?..

Заметим, это было довоенное сталинское время. Можно себе представить, какое волнение испытывали казнокрады… Их даже Колыма не страшила. Или, к примеру, соловецкие лагеря. Или Сибирь. Даже песня есть такая: «Ну что ж, Сибирь – Сибири не боюсь я, Сибирь ведь – тоже русская земля…».

Папа просьбам не внял. Огорчился, но остался командовать работягами и мужественно, терпеливо ждать своей очереди на арест. Спасла его повестка из военкомата. Пошёл служить в артиллерию. Затем война, фронт, передовая, контузия, цинга и все остальное, что пришлось пережить мужественным и храбрым людям его поколения. Подоспел приказ Сталина: железнодорожников с фронта – на железную дорогу! И папа поехал с фронта. Недалеко поехал… В город Сталинград… Там тогда происходила страшная битва с немецкими захватчиками. Назначили начальником восстановительного поезда. Только военную шинель сменил на железнодорожную. Такая, в общем, удача подвернулась в окружающей жизни. Ох, и повидал там, папенька, ох и натерпелся!..

Вспоминать он редко что вспоминал, почти ничего не рассказывал. Иногда, правда, всплакнёт, получив поздравление к 9 Мая из Сталинградского музея. И ещё: когда он ходил на парад, у него вся грудь была в орденах и медалях. А папина фотография висела в Музее Сталинградской битвы.

–А что там рассказывать, сынок? Война! Что хорошего?

Сильный был человек и скромный. Через много лет я нашёл в домашнем архиве фронтовые боевые листки, заметки из газет и его переписку со сталинградскими историками. Папы тогда уже не было….

Отец принёс с войны трофейный немецкий аккордеон. На нём была нацарапана фамилия героя-бойца, захватившего трофей. Звали его Н. Клюев. Как сейчас помню! На красном перламутре гвоздём был накарябан текст:

«Аккордеон взят в окопах оккупантов рядовым Н.Клюевым, в 1943 году….»

Спасибо тебе, дяденька Клюев! Это ты сделал из меня музыканта! И тебе спасибо, дяденька фашист, за твой дружеский жест, так сказать! За то, что оставил аккордеон, когда драпал из окопа. Забыл с собой захватить, как говорится, с испугу в штаны наложивши. Благодаря этому трофейному музыкальному инструменту я сейчас играю на улицах города Берлина! Правда, на саксофоне. Но азы музыкальные мне пришлось прочувствовать на нём, на трофейном «HOHNЕR», держа его гордо и правильно…

Поскольку речь идёт о прошедших годах, перед моим взором встают изумительные картинки нашей дивной средневолжской жизни: дяденьки на корточках, парк с густой ароматной сиренью, дружные ребята-одноклассники, красивые девчонки. Весёлое, счастливое время, которого уже не вернуть!.. И нам становится очень радостно, если мы сумеем оглянуться, посмотреть, посмеяться или, наоборот, светло погрустить об этой поре по имени «Детство».

Однако повелась мода писать о прошлом плохо и гадко. Без зазрения совести придумывать нелепые историйки со страшными коммунистами, кровожадным И.Сталиным, смеяться над лысиной Н.Хрущёва, издеваться над дикцией немощного Л.Брежнева, а проще говоря, над ранением старого фронтовика. Пугать голодом, холодом, а до кучи проливать на страницах мерзких газетёнок слёзы горя и невыносимых страданий.

Враки. Чушь. Ложь.

КОРОТКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ. ФРОНТОВИКИ.

Его передразнивали, а он был фронтовик. Отхватил ранение, поэтому имел дефект речи. В 42 года – генерал, боевые награды. На фронте ничего даром не давали, тем более, политработникам.

На ЛРЗ был ветеран с кликухой Борман, шофёр, страшный рубец на всё лицо. Шоферня говорила, что он всего в одном бою участвовал, потом его ранили, списали, и он поехал домой. А почести – как всем. А ты сам-то попробуй – сходи в один бой да поваляйся где-нибудь в болоте со страшной раной головы и лица и, конечно, без сознания. А найдут или не найдут санитары? Поскитайся по госпиталям, попробуй выжить после страшной контузии, научись снова говорить, жевать, глотать! Это всего один бой!.. Когда мы играли концерт для фронтовиков, он сидел, бедный, и всегда плакал. Большущие слёзы текли по изуродованной щеке. Начальство его уважало и жалело. Он работал на тихоходной машине, которая ездила по территории завода. А вы – «один бой… один бой»…