Татьяна 100 Рожева - Жжение. Женские рассказы

― Да у нас на районе девка одна была. Дунька. Стра-а-ашная! Толстая, волосёнки жидкие, глазки свинячьи. Но добрая. Жалостливая. Придешь к ней ― ох, Дуняша, нет счастья в этом мире, одна ты меня понимаешь ― она сразу жрачку на стол, бухло, и сама прижимается, по голове гладит и блеет: «Бе-е-едненький». Ну и присунуть ей в этот момент было как два пальца. Чуть потянешь ее к дивану, она сама на спинку брык, окорочка свои раздвинет и только лежит, охает: «Ой, мальчик мой». Имя никогда не называла. Да и понятно ― весь район у нее перебывал. Я б тоже запутался. Она уже и не считалась за трофей, все через неё прошли. Болтали так, по крайней мере. Кликуха у неё была «Процедуня», типа пойти облегчиться…

Нам тогда лет по семнадцать было. Ей чуть больше, девятнадцать, наверно. Когда ей к тридцатнику подкатило, все подружки уже замужем, а на неё, ясный пень, никто не позарился, она стала свои процедуни жалобами разбавлять, ―мол, вот, все ходят, а замуж никто не берёт, и где они, мужики-то. Я пару лет, наверное, у нее не был, со своей разбирался, ну ты знаешь. Когда разбежались, че та мне раз так хуево было, я вспомнил процедуньку. Позвонил. Она вроде даже обрадовалась, но сказала, что сейчас не может, потому как к ней приехали подружки лесбиянки. А у меня вот прям мечта была, с детства, можно сказать, ― посмотреть вживую на это дело, а не в кино, а лучше поучаствовать. Я сказал, что тем более приеду и помчался за шампанским и презами. Еще считал, дурак, сколько взять, ― думал, их там двое, а может, и трое, каждую по разу плюс запас, да вдруг разойдусь, значит, множь на два, а в башке уже картины всякие. Короче, прилетел. Открывается дверь, стоит такой борец сумо, и басом мне: «Я Оксана. Заходи, не ссы!». Втолкнула меня в кухню, и ногой мне табурет под жопу. Шампанское мое с конфетами в угол швырнула как мусор. У них на столе пиво, колбаса ломтями. И главное, их много, пять или шесть, все в майках, подмыхи небритые, потом воняют, рыгают, не стесняясь, и анекдоты травят, такие, что аж я краснею. Меня не замечают, как будто я невидимый. Процедуня в цветастом платье с ними сидит, хихикает. Периодически уходят в комнату по двое-трое, стена трясётся. Я уже сижу, мечтаю, чтобы меня так и не заметили, чтоб забыли вообще, что я тут есть. И вдруг этот борец Оксана пьяным глазом на меня косит и говорит: «Член что ль взять? Мужик вроде крепкий». А Процедуня ей таким добреньким голоском девочки-снегурочки: «Возьми, возьми его, он долго может!» Оксана меня взглядом смерил, и как гаркнет: «В душ пошел! Ща покурим, поработаешь! Харе уши греть!» Слуш, Серёг, я реально чуть не обосрался! Они курить ушли, дверь оставили, я типа в душ и валить! Повезло еще, что они вверх пошли, а я ― кубарем с седьмого этажа. Пока по лестнице летел, слышал, как Процедуня ржала как полковая лошадь. Сука!

В общем, желания с ними связываться че та больше не имею…

Серега потер нос кулаком, отвернулся, но сдержаться так и не смог ― прыснул. Приступы смеха распирали его и так распаренное тело помимо воли и дружеского такта.

Витек обиженно смял в руке банку, но глядя на красного от хохота друга, тоже разулыбался.

Разница поколений

Она плакала в маршрутке. Беззвучно. Сушила скачущим городом слёзы и снова скатывала его отражение по щеке с профессиональным мейкапом. Такие не ревут на людях. И не ездят в общественном транспорте. В белом пальто, на шпильках, с идеально уложенными волосами, такие вообще никуда не добираются на метро, а потом на маршрутке «чёрные глаза вспоминаю умираю передаём за проезд рынок пабыстрей на выход», а потом через осенний сквер, по кратерам в асфальте, залатать которые светового года не хватило, к школьному зданию времен зачатия «егэ», приютившего у себя трёхмесячные курсы.

Мы идем рядом, я и богиня в белом пальто. Я радуюсь устойчивой подошве своих «луноходов», а она парит над землей, игнорируя гравитацию. Сомнений нет, мы идем в одно место и к одному времени – курсы. Представляю знакомство с ней: я подойду и скажу: «Привет, ты тоже на курсы, меня зовут…» А она поднесёт руку для поцелуя или пройдет сквозь меня как сквозь калорийный туман. Нет уж. Не подхожу, но ревниво слежу, как она опускается на последнюю парту. Пересаживаюсь в крайний ряд, чтобы лучше видеть её. Не зря же у бабушки такие большие. Любуюсь ею. Нет недостатков. Ну, нет! Скулы, шея, глаза, кожа, волосы, ноги – всё это по отдельности могло бы осчастливить целую группу девушек, всех целых девушек в группе! Но нет, всё ей одной. А она принимает как должное, ей этого, кажется, даже мало…

За мою парту запрыгивает парень: загар, волосы до плеч, спортивное тело, дизайнерская одежда, привычка нравиться. Из журнала для пубертатных девочек или престарелых пидорасов. «Привет че там дай списать не вижу а ручки нет у тя» «Ручка есть, списать на, там – тема. Я супер, знаю. Телефон дам. Конечно, мало ли что, штоб было кому. Хороший почерк у меня, ага, разборчивый. Не за что. Обращайтесь».

«Слушай, мы же друзья?» – догоняет он меня в голом ветреном сквере, когда залегшие в кратеры ржавые листья уже прикрылись морщинистым ледком. «Конечно. После трёх списанных лекций ими становятся по умолчанию» – «Нужен твой совет, как мудрой женщины» – «Хоть два» – «Мне очень нравится одна девушка в нашей группе» – «И кто это?» – «Алёна» – «Ху из Алёна?» – «Ну, такая, красивая, на последней парте сидит. Её нельзя не заметить!» – «А, её Алёна зовут? Я думала “здесь Залесская”. А от меня, учебного друга, ты чего хочешь?» – «Понимаешь… тут разница поколений. У меня история такая… я балетный. Пятнадцать лет на сцене. Гастроли, спектакли, жизнь по расписанию. Всем нужен был, себе не принадлежал. Весь мир объездил. Думал, так всегда будет… А тут травма. Рабочий сцены плохо балку закрепил, а я прыгнул. Год лечился. Вернулся. Прыжки уже не те. Режиссер намекать стал, мол, работай, конечно, но сложные роли, а значит, главные, уже не твои. Молодые есть, прыткие. Ну и плюс ориентация у меня не балетная, сама понимаешь. Я поболтался, да и ушёл. Я ж не старый, мне тридцать шесть всего. Ещё не поздно с нуля. Люди и позже начинают. Вот щас курсы закончу, буду работать, плюс пенсия балетная. Семью хочу, детей. А тут такая девочка, прямо чувствую: моя… У меня уже картины в голове всякие, как мы с ней… и с детьми… Паранойя какая-то… А подойти боюсь, очкую, как молодежь говорит. И в игры эти играть, переглядки-переблядки, не хочу. Она же должна чувствовать, что она моя, мой человек, а? Ведь женщины чувствуют такое? Что мне делать? Может, прямо сказать? Как думаешь? Не напугаю? Я очень стрёмный?» – «Ты стрёмный? Да ты что! Ты красавчег, если уж на молодежном. Хоть сейчас на обложку! Да хоть куда! Но честно – не знаю, что тебе посоветовать. Если чувства – лучше сказать, думаю. Искренность подкупает и всегда чувствуется. Не знаю, поможет ли это тебе… мы один раз ехали с ней в маршрутке. Она плакала всю дорогу, ну… значит, искренняя, живая… Такая девушка не должна оттолкнуть…» «Я понял, спасибо…»