Елена Алексеева - Матильда танцует для N…

– «Балет… вот подарок судьбы, мое главное счастье! И отчего так безупречны эти линии – рук, спины, шеи? И обязательный признак балерины: прелестный крутой подъем (склонив набок голову, она полюбовалась вытянутой ногой в розовом трико) – и почему это так красиво? Похоже на шею розового фламинго. Красота неписанная, как говорит сестра Юля. Нет уж, как хотите, но я определенно мила… и даже очень, очень мила».

Она полюбовалась собственной рукой с длиннопалой маленькой кистью. Легкая ножка будто бы сама собою взлетала в гран батман выше головы, пируэты удавались безукоризненно точными, а прыжки особенно высокими и затяжными – пространство зеркала длило их без видимого конца. Да и стоило ли приземляться, стоило ли расставаться с веселым чувством полета?

– «Я летаю как в том моем сне. Sauts de basque и grand echappe во вторую, emboites вперед, tour, и assemble вперед, шесть emboites назад, и шестнадцать petits changements… 8 8 хореографические термины (франц.) – слегка запыхавшись, она напевала себе под нос заданную Иогансоном комбинацию. Все в ней было настроено на вселенскую любовь, душа пела вместе с роялем концертмейстера… Да и сам рояль гремел сегодня как-то особенно чудно и вдохновенно: не рояль – корабль под черным лаковым парусом… И какое же это счастье – танцевать! О, мой любимый балет! За какие заслуги подарена мне эта роскошь?»

– «Неплохо, – рассеянно и словно бы невзначай в очередной раз обронил Иогансон, проходя мимо; – кстати, госпожа Кшесинская, после звонка попрошу вас задержаться в классе. Потрудитесь подойти ко мне для некоторых замечаний».

Удивленно на него взглянув, она послушно кивнула.

– «Если есть замечания, почему не скажет сейчас? Все это время был доволен мною, хвалил… вот и нынче тоже». – При всегдашней своей требовательности Иогансон был справедлив и не лишен был доброты, – она не ожидала от него неприятностей для себя. И потом, Иогансон всегда ценил ее упрямое трудолюбие. Маля Кшесинская умела и любила работать, она часами могла стоять у палки, добиваясь идеальной чистоты комбинации. Но сегодня…

Во-первых, с самого утра это странное беспокойство – раньше она за собой такого не замечала. Непонятное волнение не оставляло от начала и до конца класса (опасение не оправдать доверия?) Что ни говори, – а от тех, кто публично признан успешным, впредь ждут одного лишь успеха. Причем успеха все большего, в разы превосходящего первый. Нужно готовиться к тому, что неуспеха тебе теперь не простят никогда. Вообще, довольно неприятно разочаровывать. Что ж – придется всегда быть впереди, быть лучше всех. Конечно это нелегко, но зато как весело!

– «Я и буду первой, – клянусь! Буду непременно, чего бы мне это ни стоило.

Вирджиния Цукки как сияющая путеводная звезда, маячила перед ее мысленным взором, накручивая бесчисленные фуэте и поощрительно улыбаясь. – Я буду, буду как Вирджиния. Обязательно стану знаменитой!»

– «Не выдаешь ли ты желаемое за действительное, душа моя?» – посмеивалась старшая сестра, выслушивая рассказы младшей о ежедневных балетных успехах. Отец любил вспоминать, как трехлетняя Малечка, мило взмахивая ручками, косясь в зеркало, вдохновенно танцевала перед гостями. Если кто-то из гостей, поощряя порыв маленькой танцовщицы, садился за рояль, – малышка кружилась ровно столько, сколько звучала музыка. Личико ее при этом выражало забавное блаженство и совсем не детскую, вполне осмысленную сосредоточенность.

– «Даже гадать не стоит, – непременно станет балериной», – умилено заключали гости и награждали маленькую танцовщицу шоколадкой или мандарином.

По окончании урока Матильда вытерла вспотевшее розовое лицо таким же розовым насквозь промокшим полотенцем, пригладила мокрые волосы – и ощущая приятную развинченность во всех суставах и вообще райскую легкость в теле, не касаясь ногами пола, полетела к Иогансону. После напряженного занятия она всегда пребывала в такой вот блаженной невесомости и ужасно любила эти свои бестелесные ощущения.

Христиан сидел в противоположном конце класса за узким столом-конторкой у большого окна с мутноватыми, еще не мытыми после зимы стеклами и спустив очки на кончик носа, со стуком обмакивая ручку в чернильницу, быстро писал что-то в классном журнале. Матильда обозначила свое присутствие решительным бойким реверансом и, мельком взглянув на Христиана, пыталась угадать его настроение; она понятия не имела, к какому разговору ей надлежит готовиться.

Иогансон, не поднимая глаз, подвинул к ней опустевший стул концертмейстера и подбородком показал, что можно сесть. Легко вздохнув, она опустилась на стул, сдвинулась на краешек сиденья. Выпрямив спину, скрестив и вытянув ноги (серые носочки истертых розовых туфель уперты в пол, руки сложены на коленях), она сидела чрезвычайно стройно и мило, глядя прямо пере собой, – именно так и сидят балетные девочки. Иогансон продолжал писать; Матильда зажала сцепленные покрасневшие кисти рук между коленками и в ожидании бегала глазами по стенам. Из коридора слышался заманчивый и беспечный шум перерыва. Окончив наконец свои записи, Христиан захлопнул журнал, отложил перо и поверх очков пристально на нее взглянул. Некоторое время он молчал, постукивая ладонью по столу. Наконец, прищурившись, с присущей ему иронической интонацией произнес: «Ну-с… и что же вы теперь о себе думаете? Небось, рады? вчера одной из первых вы были отмечены Государем… – кажется, вам это было приятно, не так ли?»

Матильда не вполне понимала куда клонит преподаватель. Слегка заикаясь, напряженным голосом она отвечала: «Д-да». Не поднимая глаз, вновь вздохнула, – просто так, на всякий случай. Ученики в балетном классе предпочитают не торопиться с ответом – даже если это прямой вопрос. Мало ли что… Здесь принято молча выслушивать распоряжения наставника – и потом без лишних разговоров выполнять. Матильда молчала.

– «Тогда скажу я. Так вот, mademoiselle Кшесинская… не сочтите мои слова за наставление или, упаси Господь, за выговор, – да и зачем я стану выговаривать без пяти минут артистке? Однако есть у меня для вас некоторые… э-э-э… рекомендации. И этот совет, который я собираюсь вам дать, он скорее дружеский, нежели менторский, – скрестив на груди руки, Христиан, откинулся на спинку стула и насмешливо оглядел ученицу. Та, не понимая, по-прежнему молчала.

– Может быть, мои слова покажутся странными, но вот что сбираюсь я… – не договорив, он раздумчиво поднял бровь и молча барабанил пальцами по столешнице, – вот что сбираюсь я предложить вам теперь. Попробуйте забыть раз и навсегда вчерашние похвалы Государя. Скажите себе: ничего такого не было, – Государь ничего не говорил мне вчера».