Дмитрий Дудкевич - В космосе ветер… Непериодический литературный журнал

Хорошо, что слушать истории – не моё хобби.

Только джин в бокале и темнота, да ещё крики китаянок из холла, которые никак не хотят уходить. Что может быть веселее?

– Ты – худший слушатель, каких я только встречал, – заявил Луиджи Соррентино, когда на горизонте вдруг разразился рассвет. – Надеюсь, ты хоть что-то запомнил. А если нет, я приду снова. А потом ещё раз. И ещё. Я тебя достану, имей в виду. Тебе теперь не скрыться от Соррентино!

Луиджи громко и на показ рассмеялся, после чего растаял в первом луче утреннего солнца.

Как только он исчез, мне позвонила моя подружка, и я предложил ей отправиться на поиски сокровищ.

Почему бы нет?

В конце концов, чем ещё можно заняться в городе на скале, в котором зимний ветер разгоняет последних туристов, а до приезда мужа с сыном остаются ещё такие долгие и такие тёмные сутки?

Зелёный Лев и маленький Макалей Калкин заходят в квартиру и мнутся на коврике у порога, боясь зайти внутрь в мокрых от грязного ноябрьского снега ботинках. Они каким-то чудом умудряются не выйти за границы этого прямоугольника, постоянно толкая друг друга, балансируя на негнущихся ногах. Получается некрасиво, но я ничем не могу им помочь.

Я лежу на кровати, под двумя одеялами, одно из которых шерстяное, и температура моего тела перевалила уже за 39 градусов по какому-то неизвестному мне Цельсию. У меня галлюцинации, родителей нет дома, в квартире есть кто-то другой. Я разговариваю с ним, но буквы, что в моей голове, никак не хотят складываться в слова. На выходе получается набор несвязных звуков со вкраплениями бронхиального кашля и булькающего слюноотделения.

На экране включённого телевизора мальчик разбрасывает по дому хитрые ловушки, чтобы сразиться с незнакомцами, не ожидающими отпора.

Зелёный Лев, стремясь избавить меня от родительского гнева, так и не проходит в комнату. Они с другом желают мне поправляться быстрее и спешно ретируются, уступая место новому витку бреда.

***

– Ты уверен в том, что ты делаешь? – cпросила она, и искоса посмотрела на меня, считая, видимо, что моё периферическое зрение сейчас не работает. На ней был старый спортивный топик, наказанный по всей строгости за то, что выцвел и уже не подходил для пробежек, и такие же старые, но весьма игривые облегающие шорты. Удобная, практичная одежда, если тебе, возможно, придётся усаживать в кресло временно свихнувшегося мужчину под девяносто килограммов весом.

Комната была наполнена светом. Полдень – лучшее время, чтобы решиться на что-то такое, на что не решился бы никогда больше.

– Да. Мы уже всё обсудили, – я был зол, и, конечно, не на свою жену, которая сейчас готовилась к тяжёлому испытанию, а на себя самого и на то, что мне приходится ставить такие эксперименты над собой и над ней. Мне нужна была уверенность. Лучше собственная, но и уверенность жены подошла бы. К сожалению, никто ею не обладал в нужном объёме, и я начал переживать, что вылилось в нервный тик в уголке рта – раздражающее, но совершенно не страшное, а главное – привычное явление.

– Знаю, знаю, мы всё обговорили. Просто я волнуюсь за тебя.

А я за себя не волнуюсь, да? Зря я что ли столько раз ходил к психотерапевту, пытаясь справиться с ситуацией без применения лекарств?

Я взболтал сосуд с синей жидкостью, уверенно лежавший в руке, и минуту молча наблюдал за тем, как поверхность жидкости покрывается маленькими пузырями. Цвет, консистенция, всё в этом веществе вызывало чувство отвращения, настолько сильного, что мне хотелось разбить сосуд и вытереть руки о домашнюю майку с поблёкшей надписью Monster in Paris. И всё же, отступить сейчас я не мог.

Согласно инструкции по применению, я должен был выпить напиток залпом. Препарат начинает действовать через пятнадцать минут, а через полчаса его действие достигает апогея. Дальше следует три-четыре часа погружения в бездну собственного Я. Как написано в аннотации в это время необходимо, чтобы кто-то посторонний следил за пациентом, так как возможны, хотя и редки, побочные действия в виде лунатизма, психоза и даже эпилепсии. Поэтому, моей жене требовалось ни на минуту не отворачивать от меня взгляд.

– Всё-таки, это психотропное вещество, – сказала она.

– Разрешённое, – огрызнулся я.

– Знаю, знаю.

Я набрался смелости и одним движением опустошил «Майл».

Синяя жидкость, несмотря на неприятный внешний вид, оказалась не такой уж противной. В ней чувствовался яблочный сок, или, возможно, ароматизатор, заглушающий истинный вкус лекарства. Давно забытый вкус, напомнивший мне что-то из другой жизни.

Я уселся в кресло и стал ждать, развлекая себе мыслями о том, как я вообще докатился до приёма столь сомнительных, пусть и легальных веществ. Жена легла на диван напротив меня и затихла в ожидании.

Синяя дрянь распространилась по внутренностям, стремясь занять как можно больше места в моём несчастном организме. В ушах что-то ревело, словно африканский зверь, вышедший на охоту. Впрочем, я быстро привык к этому звуку и даже стал разбирать в нём некий ритм – так, думаю, билось моё необыкновенно разогнавшееся сердце.

Это было неожиданно приятно. Холод прошёл по венам, заставив меня встряхнуться, но и только – никаких моментальных изменений в психическом состоянии не произошло. Пришлось продолжить игры с памятью, раз уж эффект так и не наступил.

***

Когда-то давно мне приснился сон, но я его благополучно забыл. Тогда он приснился ещё раз. И ещё. Стучался в двери, как пьяница, однажды пропивший свой дом, но всё равно пытающийся в него вернуться. Так – пока я его не запомнил, не зазубрил.

Каждый раз я находил себя в огромной пустой квартире. Я осознавал себя прямо посреди шага, сделанного по коридору. Ни единой приметы жизни не было в прихожей, не на что было кинуть взор, опереться в минуту помутнения сознания. В спальне не было кровати, на кухне – шкафов и плиты, в ванной комнате не было, собственно, ванны и даже раковины. В туалете не было унитаза.

Но что ещё хуже – не было двери: из квартиры невозможно было выйти. Поэтому я просто ходил по комнатам и мучительно выискивал хоть какие-то нововведения.

За десятилетие в снившейся мне квартире ничего так и не изменилось. Менялась моя дневная жизнь, менялась реальность, и только во сне я снова и снова возвращался в эту огромную пустоту.

Но всегда я ощущал на себе чей-то взгляд, не пугающий, даже не заинтересованный. Скучающий взор случайного наблюдателя, который почему-то не может его отвести и продолжает буравить мою спину, смирившись с этой неприятной для него необходимостью.

***

Мне двадцать восемь. Двадцать восемь оборотов Земли вокруг нашего безгранично яркого и такого далёкого Солнца. Это много или мало?