Михаил Горовой - Бог, которого люблю

В Твоей книге записаны все дни для меня назначенные, когда ни одного из них ещё не был.

Псалом 138:16

«Ещё многое имею сказать вам, но вы теперь не можете вместить. Когда же придёт Он, Дух истины, то наставит вас на всякую истину; ибо не от Себя говорить будет, но будет говорить, что услышит, и будущее возвестит вам».

Иоанн. 16: 12,13.

Родители рассказывали, что, едва родившись, я тяжело заболел, мой организм не принимал никакую пищу. Как только мать начинала кормить меня грудью, появлялась сильнейшая рвота. Все средства, предлагаемые врачами, не помогали. Я настолько ослабел, что посинели руки и ноги. Отец даже раздобыл где-то гробик, который и стоял у моей кроватки. Я был третьим ребёнком в семье. Моей старшей сестре Рите к тому времени исполнилось десять лет, а вторая моя сестрёнка умерла от воспаления лёгких, когда ей было всего два месяца от роду, случилось это во время войны в 1943 году. Я и не должен был родиться. Смерть второй дочери так подействовала на родителей, что они решили не иметь больше детей.

После войны, как напасть, на глазу моей матери стало расти бельмо. Врачи ничего не могли поделать, говорили, что она может ослепнуть.

И вот одна пожилая женщина посоветовала ей: «Роди ребёнка, и у тебя всё пройдёт. Маленький спасёт тебя».

Мама впустила её слова в сердце. И, действительно, как только я родился – бельмо исчезло.

Казалось бы, всё произошло так, как предсказала женщина. Сказав «маленький», она даже предвидела, что родится мальчик. Но почему же она не предупредила о болезни? Мама была в отчаянии. К тому же, в это время приехала одна наша родственница. Увидев меня, она сказала: «Он не жилец».

С этого дня меня перестали выносить из дома, боялись кому-либо показывать. Я настолько ослабел, что даже не плакал.

В эти дни к нам зашёл один из друзей моего отца. Он захотел взглянуть на меня, вошёл в комнату, где я лежал, взял на руки и, подняв, сказал: «Да вы что? Смотрите, какой длинный парень! Он будет жить!»

Мама удержала его слова в сердце. Наверное, на следующий же день они и побудили её пойти погулять со мной на скверик, который находился недалеко от нашего дома. На скверике разговорилась со старушкой, и та посоветовала ей давать мне рисовый отвар, сказав при этом: «Даст Бог, выживет».

Мама всё сделала по её слову. Мало по малу, я стал принимать пищу и выздоровел. В семье все считали, что я живу благодаря рисовому отвару.

Родители никогда не говорили о Боге, будто Его не существовало. Может быть поэтому, когда мама много раз рассказывала о моей болезни и выздоровлении, мне ни разу не пришло на ум задать себе вопросы: а что если Бог есть, и Он содействовал моему выздоровлению, хотел нам этим что-то показать, что-то открыть?

Сейчас я знаю: Господь предвидел, что пройдут десятилетия, прежде чем нас коснётся Дух истины, и мы зададим себе эти вопросы. Поэтому Он и запечатлел в наших сердцах все случившееся как притчу, в которой есть тайна, требующая отгадки, и поэтому её невозможно забыть: смертельная болезнь, крошечный сквер, на нём памятник Сталину, указывающий путь в будущее, неприметная старушка, откуда-то появившаяся в самый нужный момент… И над всем этим две невидимые силы, противоборствующие друг другу. И оружие их – Слово. И слово, впущенное в сердце – грань между жизнью и смертью.

Впервые услышал эту историю лет в пять, когда начал что-то понимать. По благодати Божьей понял, что хотел нам сказать Господь лишь через десятилетия. В этой истории – обещание Господа Его присутствия в нашей дальнейшей жизни, в ней залог, что в Своё время Он откроется нам, призовёт к Себе, изменит наши помыслы.

Последующее повествование и есть рассказ о том, как Он это сделал. Как Он, дав нам полную свободу выбора, в то же время, оставаясь верным Своему обещанию, всё содействовал к тому, чтобы мы, как драгоценное сокровище нашли Его присутствие в нашей жизни. Нашли и изумились ему, как прекрасному солнечному дню после долгих, долгих лет жизни в ночи.

«Всему свой срок и своё время под небесами».

Екклесиаст. 3:1.

Воспоминания о далеком прошлом. С чем сравнить их? Пожалуй, с видениями, которые возникают посреди огромного озера. Над водой поднимается туман, сквозь него пробиваются лучи восходящего солнца. Берег и островки на озере то появляются, то исчезают. И невозможно определить, что находится ближе, что дальше, что увидел раньше, что потом.

Детство… Стоит только подумать о нем, закрыть глаза, – вижу наш домик, сад с беседкой, ветвистый тополь. Во дворике за домом отец что-то мастерит на верстаке. Слышу голос матери. Она зовет меня домой. Это значит, футбольный матч с соседскими мальчишками окончен.

Детство… Нежные и ласковые руки мамы. Они сажают меня на колени, обнимают, глядят, снимая всякую боль. Перед сном, в темной комнате, чувствую себя беззащитным трусишкой. Почему-то приходит мысль, что мама уже старенькая, скоро может умереть. В страхе зову ее, беру за руку и, не отпуская, засыпаю.

Что еще запомнилось маленькому человечку? Огромные, выше его роста колеса громадного грузовика. На нем работал отец. Помню чердак, захламленный сарай, в нём отцовские инструменты.

Запомнился день, когда умерла бабушка. Дом был полон слез и печали…

Неизвестно откуда и почему, но уже в ранние детские годы у меня появилась мечта найти настоящего друга – доброго и справедливого, который рассказывал бы о том, чего не знаю.

Рязанчик – первый друг детства. Он жил в доме через улицу, был постарше и крепче меня. Иногда, ни с того ни с сего, не сказав ни слова, пускался бежать. Я почему-то не хотел лишаться его общества, мчался за ним, но догнать не мог, останавливался и от обиды плакал.

Не могу припомнить, чтобы у меня были какие-то игрушки, кроме футбольного мяча еще с надувной камерой и коньков, которые прикручивались к валенкам.

Сколько лет прошло, а как сейчас вижу, отца Рязанчика, его дядьёв. Они стоят вокруг полянки и смотрят как мы, один на один, сражаемся в футбол, изо всех сил норовим забить гол друг другу. Несмотря на малый возраст, мы уже пытаемся применять какие-то приёмы, играем азартно. Меня подогревает присутствие зрителей, а Рязанчика – ещё и желание во что бы то ни стало избежать отеческого щелчка, который иногда получал, если проигрывал.

Мне еще нет шести лет. По желанию родителей учусь играть на аккордеоне. Быстро запоминаю расположение нот между линейками. Через полгода играю уже двумя руками с десяток популярных в то время мелодий. Настоящего влечения к музыке у меня не было, душа к ней никогда не лежала. Зимой душа моя была на катке, который мы с Рязанчиком заливали, таская воду из ближайшей водопроводной колонки, а летом летала рядом с мячом, который мы гоняли до одури.