Елена Гвозденко - Эскиз души. Сборник рассказов

Но женщины все шли и шли. Наряжались в лучшие платья, бегали по парикмахерским, завивая и подкрашивая редкие волосы, натужно смеялись, рассказывали бесконечные истории из своей жизни, пропуская рюмку за рюмкой. Как он хотел забыться, хотел не видеть этого сватовства, этих жадных до чужих углов взглядов.

Безумное нашествие остановила только дочь. Светлане пришлось переехать к отцу и лично разворачивать невест от ворот.

Александр Петрович включил телевизор и прилег на самый краешек дивана. Дома все оставалось на своих местах. После сороковин дочка и старшая сноха хотели убрать вещи Тонечки, но он не позволил.

«Все останется, как было, – произнес он голосом, не терпящим возражений, – тронете, на порог не пущу».

Все и осталось: коробка с клубками и недовязанным носком, прикрытая от шкодливой кошки покрывалом, недошитое платье без рукава, свисающее со старенькой швейной машинки, корзинка с конфетами и таблетками на полочке у дивана, в ванной любимая мочалка жены, зубная щетка, баночка дешевого крема. Все эти скатерти-покрывала, все эти занавески любимого золотистого цвета. Мужчина не замечал, что золото давно потемнело, пожухло, покрывшись пылью.

Во дворе залаяла собака, ей вторил дверной звонок. На пороге стояла незнакомая женщина.

– Александр Петрович? Валентина, подруга детства Тонечки.

– Здравствуйте, – хозяин посторонился.

– Я только узнала. Мы с сыном переехали неделю назад, вернулись на родину. Простите, что не попала на похороны.

– Раздевайтесь, проходите, – мужчина поставил чайник, порылся в шкафах, но кроме варенья ничего не нашел.

– Мы жили в другой стране…

– Я знаю, Тоня говорила. Она очень радовалась вашей встрече пару лет назад.

– Да, я приезжала к сестре, только вот с вами мы не познакомились, вы, кажется, гостили у старшего сына. Теперь мы совсем перебрались, а Тоня… Всю дорогу мечтала, что теперь будем вместе, расскажите, как она ушла.

– Быстро. Полежала всего неделю, увезли в больницу, а там сказали, что поздно. Я забрал ее домой, а наутро ее не стало.

– Как выдохнула…

– Да, но не только свою жизнь. Извините, – хозяин тяжело опустился на табурет.

– Вы позволите, я похозяйничаю, – и, не дожидаясь ответа, гостья прошла на кухню.

По дому растекался забытый запах выпечки. Огромное блюдо с румяными оладьями, ароматный чай, как прежде…

Слушая рассказы Валентины о детстве супруги, Александр Петрович неожиданно заплакал, впервые в своей жизни.

«Санюшка», – услышал он голос жены.

– Санюшка, – Валентина смотрела на него Тонечкиными глазами, – Санюшка, надо вдохнуть. Дыши!

– Послушай, пойдем со мной. Ну что тебе стоит? Просто руками поводишь, мол, порчу снимаешь. Скажешь, какие молитвы почитать.

– Да ты что, с ума сошла? С чего ты решила, что я умею эту самую порчу снимать? – предложение моей соседки бабы Мани было столь нелепым, что я даже не сразу нашлась с ответом, и довольно долго стояла с открытым ртом. Пользуясь моим замешательством, шустрая баба Маня уже тянула меня за рукав к калитке, продолжая вводить в курс дела громким шепотом:

– Понимаешь, не в себе баба. Совсем обезумела. Да ты и сама все поймешь. Боюсь, как бы беды не наделала. А так ты наговори что-нибудь, ну там воды, что ли давай ей нашепчем, молитву какую прочтем. Глядишь, она к бабке и не пойдет.

– Ой, подведешь ты меня, – вяло сопротивлялась я напору. Но, прихватив молитвослов, все же отправилась к соседке. За несколько лет в поселке за мной прочно закрепилась слава человека, способного решить любую проблему. Ко мне приходили измерить давление, разжиться таблетками, я составляла жалобы чиновникам, ходила вместе со стариками-соседями по бюрократическим кабинетам, что-то выбивала, что-то выпрашивала. Храма в поселке не было, и поэтому в каждую свою поездку в город я обязательно заходила в церковь, ставила свечи за себя и по многочисленным просьбам, покупала иконы, книги.

Катерина Ивановна, распивающая чай за столом бабы Мани произвела на меня удручающее впечатление. Довольно грузная дама лет пятидесяти с провинциальным барашком «химии» на обесцвеченных волосах, вся какая-то обвисшая, потухшая. Но стоило ей заговорить, и первое впечатление сразу же развеялось. Фигура женщины ожила, напряглась, казалось, она была готова сорваться с места в любую секунду. Черные глаза, увеличенные большими линзами, втягивали, держали собеседника. Но держали не только глаза. Катерина Ивановна, отставив чашку, вцепилась в меня сильными бугристыми пальцами, и, придвинув лицо, говорила и говорила… Чем больше я ее слушала, тем больше понимала, что весьма неплохо было бы проконсультировать эту даму у врача-специалиста. Мне даже стало страшно. Я всегда с опаской относилась к людям, страдающим психическими расстройствами, наивно полагая, что с остальными можно договориться.

– Ну так вот, – не то шипела, не то шептала Катерина Ивановна, – я Андрейку одна растила. Баба Маня соврать не даст, – тут женщина посмотрела на соседку, которая слишком активно закивала.

«Э, баба Маня, а ты и сама ее боишься», – пронеслось в моей голове.

– Его отец умер, когда Андрюшке четыре годика всего было, – продолжала гостья, – Тяжело. Осталась одна, помочь некому. Работала не покладая рук. Я ведь и швея, и закройщица знатная. Наши модницы ко мне в очередь выстраивались. Так я днем на швейке, а вечерами заказы беру. Все для сыночка. Он ведь у меня ни в чем нужды не знал. И конфеты, и фрукты, и книжки-игрушки всякие. А одевала, знаешь, как я его одевала? Как игрушку! А эта профурсетка, на все готовое. Вырастила, выучила, воспитала. Ведь он у меня все умеет делать: и постирает, и уберется, и сготовит. А меня ведь сватали много раз. Но я не соблазнилась, сын дороже.

– А может надо было согласиться, – возразила я, поздно заметив, что баба Маня делает мне какие-то сигналы за спиной гостьи.

– Да ты что? – голос Катерины Ивановны перешел в рык, – я сына на штаны должна была менять? Позволить какому-то вонючему мужику упрекать меня в куске для ребенка? Это только профурсетка его теперешняя все сменяет. И мать у нее такая же. Фармацевтом у нас в аптеке работает. Мужа своего таблетками опоит, и ну хвостом крутить. Дочка – вся в нее. И что мой Андрейка в ней нашел-то? Ни рожи, ни кожи… Опоили, не иначе. Это они с мамашей ворожили. Мамаша и муженька своего привораживала. Мне люди добрые все про них рассказали. Ты помоги, а? Мне баба Маня говорила, что ты можешь.

В моей голове пронеслась весьма витиеватая фраза, которую я озвучу бабе Мане наедине. Я зажгла свечку и принялась читать молитвы. Удивительно, но от чтения Катерина Ивановна начала, наконец, расслабляться. Ее фигура расплылась по стулу, глаза закрылись. Окончив чтение и подарив женщине молитвослов, я спешно ретировалась.