Аркадий Лапидус - Дырка от бублика 3. Байки о вкусной и здоровой жизни

– Аппаратуру-то дали? – теперь уже спросил Федя.

– Что ты! – махнула рукой Света. – Это контора ещё из тех… Ни музыканта у нас нет, ни аппаратуры для дискотек. Даже автобусы доставали через районо. Но ребята обещали что-то с магнитофонами придумать. Ну и на гитарах несколько человек играет.

Света ненадолго замолчала и тут же снова взорвалась:

– Только их авторитаризма не хватало при нашем самоуправлении! У нас же не только комсомольский штаб, но и пионерский! Младшие должны учиться у старших, а чему они могут научиться у этих «ответственных»? Кричать разве что… Есть ещё и отряд октябрят. Им вообще лучше не знать, что такие существуют… Одного нам, правда, подсунули. Сексота! Комиссаром! Но бог с ним! Мы просили сторожа для охраны по ночам, вот ему и придумали должность, чтоб амбиция не пострадала.

– Сторожит? – опять спросил Федя.

– Как суслик в норе! Зато на линейке самый громкий голос его!

– Наконец-то сбылась твоя мечта, Светка. Судя по захлёбу, ты как рыба в воде, – улыбнулся Федя и поправил локон подруги.

– Ой, не говори, Фен!

– Фен? – удивился Аполлон.

– Это она меня теперь так кличет, – опять добродушно улыбнулся Федя.

– Α-a! Ну, тогда, конечно… дело семейное… – тоже улыбнулся Аполлон и с удовольствием посмотрел в зеркальце заднего обзора на друга и его подругу.

Талгарская трасса была насколько живописна, настолько узка и перегружена. Сразу же за колхозом имени Мичурина, в бывшем цветущем хозяйстве, а теперь жившем лишь памятью великого селекционера, справа и слева потянулись яблоневые сады. С юга они были ограничены слоновьими предгорными складками, постепенно переходящими в заоблачные пики. Кроны придорожных карагачей местами почти сходились над многострадальной серой лентой шоссе, и лишь мерзкая шершавая бетонность оросительного канала напоминала о том, что и здесь на природу совершилось покушение. Это, безусловно, было чудо современной инженерной мысли, так как из него по всей длине очень весело и быстро капало и текло. Оно – это чудо – высосало почти всю воду из верховьев реки Талгарки, чем породило хронически пустое и унылое русло и острый водно-поливочный дефицит для несчастных владельцев приусадебных участков.

Но вот сады и веси закончились и автошедевр пересёк границу Талгара – маленького пыльного городка, где правил бал сатана в многоликом образе поставщика мясопродуктов. Автомобиль лихо промчался по парадным улочкам, являющимся одновременно продолжением автомагистрали, спустился вниз к весьма скромной церквушке, больше похожей на амбар, чем на храм божий, и через пару минут въехал в ворота уже известного нам «Олимпийца». Там он тут же был облеплен юными суперактивистами, что было так естественно, что друзья даже не обратили на это внимания, хотя автомобиль щупали и гладили очень даже и очень. Они сразу же направились к пионерской комнате, где начальник смены, Марина Хан, заканчивала обсуждение с активом лагеря вечернего мероприятия – обязательного для отчета праздника строя и песни и необязательной, но очень желательной последующей массовки, где Аполлон должен был играть роль аккомпаниатора, а Федя – массовика-затейника.

Через пару часов ребята, слегка подтрунивая и комикуя, вышагивали, пели во всё горло и удивительно чётко… нет, даже слишком чётко разворачивались, а после оказавшейся не такой уж и скучной официальной части с упоением танцевали и играли… Во что только они не играли! Феде даже не пришлось и пальцем пошевелить – всё само собой крутилось и вертелось. Взрывы хохота, восторженные выкрики, песни, с легкой аккордеонной руки Аполлона самые различные, шум и гам – всё это было.

Хорошо прошёл вечер. Честное слово – хорошо! Все были так довольны друг другом, что Марина отступила от режимных шор и разрешила старшим ребятам посидеть после отбоя у костра. Те тут же взяли одеяла и гитары и обосновались чуть выше лагеря – на традиционной самодеятельной костровой площадке около речушки. Взрослые тоже развели костерок, но прямо за корпусами на горе. Там они заварили крепкий чай и, сдобрив его тем, что у кого было, устроили второй ужин.

Кто сидел у костра отдохновения (а кто не сидел у него?), тот знает, к какой творческой и лирической атмосфере располагает он. Чего только не услышишь, чему только не удивишься! И песни, и анекдоты, и рассказы… А так как место действия было дачное и, главное, советское, то постепенно темы повествований всё более и более съезжали к продовольственным, и в частности – к скандальнейшему вопросу: «Почему жрать нечего, когда страна напичкана и полезными ископаемыми, и пашнями, и мозгами, и бог его знает, чем ещё?».

– Бросьте! – наконец не выдержал Федя после того, как одна из воспитательниц заявила, что все бездельники и потому не хотят в земле копаться. – Не в свои сани не садись! Каждый должен заниматься своим делом. И потогонщина к прогрессу не ведёт! Наши предки в пятилетки все пупы надорвали, и что? Богаче стали? Шиш! Всё уже было, и всё уже пробовали. И пахать всем городским миром пробовали, и свинушек разводить, и из одного котла хлебать. И разъезжались, в конце концов, в лучшем случае, чудными тёплыми вечерами, по английски – не прощаясь. И природа была изумительна! А над всеми тучными частными садами и огородами звенело и плакало такое городское и близкое: «Мой костёр в тумане светит…».

– Тургенев! – рассмеялась Света.

– Всё равно Оля права – бездельники мы все! – задумчиво не согласилась с Федей Елена Середа – работоголик с рождения и подруга первой воспитательницы. – Деревню поднимать надо!

– Опять? – ещё более жарко вскричал Федя. – Опять эта дидактическая муть! Сколько можно? Трогать деревню не надо! Мешать не надо! Помогать – пожалуйста, а мешать – ни-ни! Трудолюбия в нас нет, того нет, сего нет… Чушь! Всё это чушь! Смысла нет – вот и всё! Вот я – лентяй из лентяев, а корплю каждую свободную минуту над своими рукописями. Пусть кто-нибудь скажет, что это не работа, пусть попробует жить так же! Это тебе не то, что сходил в присутствие или на производство – и получай в конце месяца зарплату. Тут, может быть, только после смерти какое-то признание и копейка появятся… Трудолюбие должно быть следствием смысла, цели какой-то, а не наоборот. Чего там, в селе, поднимать? Кого? Рабов над рабами? Там же рабство кондовейшее! В городе тоже не свобода, но поругался – уволился – в другое место устроился. А куда в деревне бежать? Председатель колхоза или совхоза – хан. Управляющий – бай. Бухгалтеришко, учётчик какой-нибудь задрипанный – эмир бухарский! А секретарь райкома – чистый император, во всём своём пиджачном блеске в «Волге» лоснящийся. А почему? Потому что всё государственное! То есть ихнее – государственных людишек. Вот если бы земля была моя, ферма моя, трактор мой – плевал бы я тогда на них с высокой полки!