Геннадий Мурзин - Обжигающие вёрсты. Том 2. Роман-биография в двух томах

Первый, с кем познакомился, естественно, был ответственный секретарь Виктор Соколов. Обмениваясь рукопожатием, обратил внимание на два обстоятельства: на излишнюю какую-то нервную суетливость и на амбре, то есть на запах винного перегара изо рта. Как оказалось, оба обстоятельства взаимоувязаны и имеют одно и то же происхождение – чрезмерное поклонение Бахусу.

Знал ли редактор об этой слабости ответсека? Ну, разумеется. Однако мирился и смотрел сквозь пальцы. Откуда другого-то взять? Выбора – тю-тю! Особенно, в таком глухом городке, как Верхотурье. Да и должность не из простых: каждого не назначишь. Специфика, знаете ли. О том понял позднее. Ответственный секретарь – это начальник штаба, вдохновитель и организатор работы творческого коллектива. Ответственный секретарь – это человек, умеющий хорошо писать, чтобы грамотно вычитывать материалы, идущие в номер, делать правку, удаляя авторские погрешности. Ответственный секретарь – это, наконец, человек, обладающий каким-никаким художественным чутьем, чтобы прилично макетировать, делать полосы будущего номера газеты внешне эстетически приятными.

Оформление газеты – это искусство. Обладал ли им Виктор Соколов? В какой-то мере, да. На первых порах так и считал. Но потом, присмотревшись, кое в чем разобравшись, нахватавшись опыта, оценку поменял. Мне стало очевидным: Соколов делает газету, как выражался, левой пяткой, слепым методом, то есть, не глядя, не утруждая мозги излишними думами об эстетике, например.

Чем, скажем, была забита голова Соколова с раннего утра, с той поры, как появлялся на рабочем месте? Думаете, тем, как покрасивее смакетировать очередной номер? Да, он и об этом, наверное, думал, но не в первую очередь. В первую очередь обуян был заботой, у кого перехватить трёшницу (жена, видимо, мужика сильно ограничивала в деньгах, поэтому вечно побирался, а потом обычно о долге забывал, поэтому одалживали коллеги неохотно), чтобы сбегать в магазин и опохмелиться. Настроение – соответствующее: хмурый и злой. Сбегав, утолив жажду, становился веселым и словоохотливым.

Смущало меня подобное соседство, но не беспокоило. Считал, что у каждого человека своя голова на плечах и живет по своим принципам, поэтому что-либо навязывать не считал для себя возможным. Соколов – старше меня, образованнее (за плечами факультет журналистики), опытнее. Я же, как говорится, начинаю лишь писать на первый снег и не дело видеть лишь недостатки, лучше, если стану учиться у других тому, что они умеют, впитывать достоинства, набираться журналистского мастерства, профессионализма.

К тому же Соколов в своем пристрастии к спиртному (не мог этого не заметить) в редакции не одинок. Пили, практически, все, причем, не отходя от рабочего стола. Особенно гульба становилась массовой в двух случаях: когда выдавали зарплату и еще деньги были на руках у мужчин, а не у их жен; когда в районную столовую, находившуюся в каких-то ста метрах от редакции, поступало свежее бочковое (наиболее дешевое) пиво, либо также разливное вино. Соколов, конечно же, отдавал предпочтение вину. Макаров, фотокорреспондент (довольно полный мужчина), увлеченно и помногу отдавался пиву; сам видел, как, накупив пять трехлитровых банок пива, приносил в редакцию и один всё выпивал. С ужасом вначале смотрел и спрашивал: «Не лопнешь?» Макаров, похохатывая, отвечал: «Под вечер еще сбегаю». Спустя месяц, попривык.

Явление сие было настолько массовым, что не мог оставаться в стороне (со своим уставом в чужой монастырь не ходят), поэтому не отказывался (не хотелось выглядеть белой вороной), участвовал в пивных оргиях. Правда, мог выпить пива не больше литра. Больше – не хотелось.

Чтобы закрыть окончательно пьяную тему (извините, что с нее начал; к слову пришлось), скажу о редакторе несколько слов. Он видел эти коллективные загулы, но реагировал вяло, скорее, формы ради. Сам, зачастую, не участвовал (его интересы замечательно представлял заместитель Виктор Коршунов), но пиво, как понял, тоже любил, не бочковое, а бутылочное, которого, практически, в потребсоюзовской столовой не бывало. У Ахмадеева были связи в определенных кругах. Ему еще накануне сообщали о прибытии свежей партии бутылочного «Жигулевского» в столовую станции Верхотурье, поэтому садился в машину и ехал туда. Узнав, что я также обожаю бутылочное пиво, пригласил однажды с собой и меня. Исключительный случай в коллективе. Воспринял как знак особого ко мне расположения. Увидел, что пьет он мало (по редакционным меркам). Обычно мы брали по две бутылки, по хвостику соленой селедки, садились за столик, долго (за разговорами) смаковали. Потом возвращались в редакцию. Говорили обо всем, но никогда о людях, работающих в редакции.

В дни рождений Александр Николаевич обязательно присутствовал на редакционных застольях, но пил мало, не более двух рюмок, а потом уходил.

Этим мне он очень понравился. Впоследствии мне станет ясно: его эта умеренность – явление редкое в журналистских коллективах; редакторы обычно ведут себя разнузданнее своих подчиненных, позволяя в таких гульбищах, не стесняясь, себе многое. Все-все! Больше – ни слова о пьянке. По крайней мере, в настоящей главе.

Быстрёхонько, как ни странно, влился в коллектив, который меня принял неплохо. И легко. Оказалось, что коллеги в творческом даровании не так уж далеко ушли от меня, новичка, причем, необразованного. Конечно, встречались в моих материалах огрехи, но у кого их не было? Недостаток опыта компенсировал усердием и внимательным отношением к советам, если таковые были.

Материалы в газете были разные: одни – лучше, другие – хуже. Смотрел всегда критически и потому видел свои недостатки, чаще всего, первым.

Помню (как будто это было вчера, хотя прошло почти пятьдесят лет), как написал первую свою информационную заметку в ранге заведующего отделом писем. Отдал ответственному секретарю и стал следить, как он правит. Соколов, так сказать, поправил, причем, с очевидным наслаждением. Например, у меня предложение: «Женщина всегда очень ответственно относилась к делу». Соколов вычеркивает слово «ответственно» и над ним вписывает свое слово – « старательно ». Через пару недель пойму, в чем тут дело: слово « старательно » – его самое любимое и поэтому при первом удобном случае обязательно вписывает другим. Взял как-то (это было на редакционной летучке) и проанализировал небольшую зарисовку, вышедшую из-под пера ответственного секретаря. В небольшом по объему материале насчитал слов « старательно » (в разных его вариациях) аж восемнадцать. После моей товарищеской критики Соколов свое любимое слово перестал вписывать в мои материалы, но сам им продолжал пользоваться с прежней охотой..