Алексей Ивин - Квипрокво, или Бракосочетание в Логатове

– Да, закрыто. А зачем он вам нужен?

– Он пригласил меня и дал этот адрес, – солгал Ходорковский, соучастно наблюдая за ней и подумав вдруг, что если Ионин действительно нагрянет сюда, придется выдержать еще одно неприятное объяснение. – Ну, ладно. Извините, я пойду…

– Постойте. Он здесь не живет. Но если он вам нужен, я дам его адрес. Улица Нижняя, дом 51; квартиры не помню, но в подъезде есть списки жильцов.

– Спасибо. – Ходорковский оценил доверительность и понял, что теперь, пожалуй, можно спросить и о главном. – Видите ли, мне, собственно, даже не он нужен, а Екатерина Малакова; то есть, они оба мне нужны…

– С этого и надо было начинать, – с поразительной прямотой сказала Таисья. – Я ведь чувствую, что вы виляете. Она недавно была дома, но ушла… Странно, что она вас не дождалась.

– У меня к ней неожиданное дело. – Ходорковский отклонил Таисьины намеки. – Срочное.

– Ну, если срочное, – недоверчиво усмехнулась Таисья, – я могу вам кое-что посоветовать. Прямо отсюда идите в парк, где танцплощадка; там вы их наверняка найдете. Обоих. Ну, а если все-таки не найдете, я передам им, что вы приходили. Кто приходил-то? Что передать?

– Ничего… Спасибо. Я сам разыщу их, – пробормотал Ходорковский и спустился с крыльца расслабленно, как космонавт с лунного пригорка.

Таисья пристально наблюдала за ним. Похоже, ее жилица погналась за двумя зайцами. Теперь надо было только сообщить Ионину об этом. А впрочем, надо ли? Убедительных доказательств у нее не было; следовало подождать, как развернутся события.

11

Катюша возвратилась поздно ночью. Свидание на этот раз обошлось без ссор, потому что оба чувствовали себя виноватыми, ни словом не обмолвились об интрижках и были как никогда спокойны. Каково же было удивление Катюши, когда она узнала, что приходил Ходорковский. Разумеется, Таисья предала ее, выболтала решительно все, что знала и чего не знала. И вообще, в последнее время она как-то странно обращается с ней – с какой-то превосходственной издевкой, словно с дурочкой. Впрочем, может быть, приходил совсем не он. Не похож он на «мямлю» и «шизика», обрисованного Таисьей. Черт дернул ее за язык! Теперь Ходорковский наверняка стушуется.

– Да я что, я – ничего! – с усмешкой оправдывалась Таисья. – Я ведь думала сделать как лучше. Зачем обманывать парня? Пусть уж лучше знает, что у него нулевые шансы. Любопытно, куда это ты ходила?

– А тебе что за дело? – огрызнулась Катюша.

– Вот я расскажу завтра Ионину-то… – притворно пригрозила Таисья. – А может, и не расскажу ничего: он теперь за мной приударяет, а из-за тебя только расстроится…

«Конечно, ясно, что он там, в своей редакции, волочится за ней, иначе бы она не распускала хвост, – думала Катюша. – Ну и пусть! Я все прощу ему…»

Таисья была слишком умна, чтобы болтать. Зачем компрометировать себя? Ионин и без того не раз уже упрекал ее в сплетничестве. Да и действительно ли этот парень влюблен и пользуется взаимностью? Ведь возможно, что он и впрямь приходил по «срочному» делу. А! какое ей дело до всех до них?!

Она включила магнитофон и долго слушала «Биттлз» и «Роллинг стоунз».

12

На следующий день, в пятницу, предполагая худшее, чтобы не разочаровываться, как в прошлый раз, Таисья встретилась с Иониным – настороженно, мнительно, суховато, как ни в чем не бывало. Каждый из них закрепился на исходных позициях агрессивной самостоятельности, – агрессивной потому, что они еще надеялись покорить друг друга.

Но как только, переглянувшись, перемолвившись, они убедились, она – что ценится не ниже прежнего, а он – что не разочаровал ее, они быстро, тепло и свободно сошлись вновь. О чем бы ни говорили, улавливали подтекст – обещание будущих наслаждений, будущего счастья. В две минуты Таисья выболтала, что раскошеливается на установку парового отопления, что в Москве некий ее поставщик раздобыл для нее дубленку за пятьсот пятьдесят рублей, что вчера она ловко отшила Пингвина, что в городе все еще ждут мессию, хотя уже и лавовый поток в сквере иссяк, а Ионин понимал, проявляя симпатические чернила пустых слов, что Таисья обещает ему райскую жизнь в особняке, если он на ней женится, сберегательную книжку, тело, государственный ум и сынишку Андрейку от первого брака впридачу. Над этим стоило подумать. Но именно потому, что все это предлагалось и нахваливалось, он сомневался в ценности, неподпорченности товара.

– Богатая ты у нас невеста… – сказал он, юродствуя, как нищий перед царем: бахвальство Таисьи его смешило. – Блажен муж, на иждивении жены живущий. А мы в драных пальтишках ходим, дубленки нам не по плечу…

– Хочешь, и тебе достану?

– Благодарю. Боюсь, как бы дубленую личину с лицом не спутать.

– Причем здесь это? Какой ты резонер, Ионин. Хорошо одеваться никому не возбраняется. Судят по одежке. Сейчас, если хочешь знать, человек без дубленки – третьесортный человек, его в порядочное общество не пустят, будь он семи пядей во лбу. Новая олигархия.

– Так-то оно так. Да ведь все помрем, как бы ни одевались. Денег-то у тебя куры не клюют, а в душе вечная озабоченность – быть, как все. Что же это за жизнь? Ты лучше скажи мне вот что: ты – это т ы или княгиня Марья Алексевна? Что-то нынче катастрофически мало личностей, а все больше угодники, доставалы…

– Фу, какой ты!.. Пауперизм проповедуешь в наши-то меркантильные времена? Я вовсе не о том…

– А о чем же? Ну, о чем? Давай-ка начистоту. Я вообще люблю начистоту, поэтому никто со мной не водится.

– Давай-давай, психоложествуй, заноза… – неохотно поддакнула Таисья: разговор «начистоту» ей не нравился; мало того, что Ионин оспаривал ее мысли – он еще намеревался разоблачить ее, вместо того чтобы сказать несколько ласковых слов, которых она ждала. Э т о главный недостаток в нем: ковырянье вместо приятия.

– Признайся, – ковырялся он, – тяжело тебе живется одной? Замуж хочется?

– Противный же ты тип, Ионин. Почти хам. Я ее теперь вполне понимаю, бедняжку: неприятно, когда тебя анатомируют, выискивают что-то, чего в тебе нет.

– А я розановец, обскурант. Все в человеке есть, только не во всем он даже себе признается, – расходился Ионин. – А мне надоел этот маскарад. Разумеется, если срывает маску, значит – «противный тип».

– А нужно ли срывать маску-то? И потом, я ведь как-никак женщина, галантерейная барышня. Мне свойственна меркантильность, каюсь, это так. Ну и что?

– С тобой невозможно спорить: только собирался вернуть тираду, а ты уже уступила.

– Уступчивость, говорят, женская добродетель, – усмехнулась Таисья. – А ты прав: я действительно не совсем счастлива. Поэтому мне всех хочется убедить в обратном.

– Ты славная женщина, Таисья Михайловна. – (Наконец-то, дождалась!). – И мне тревожно за тебя. Бросай ты эту подпольную возню с иконами, с дефицитом… Долго ли до беды!