Владимир Рунов - Особняк на Соборной

Кутепова готовилась похитить так называемая «группа Яши», известного в очень узких кругах советского террориста Яши Серебрянского. У Яши была удивительно обманчивая внешность этакого вечно ухмылявшегося недотепы из лохматых еврейских анекдотов. На самом деле то был субъект расчетливый, быстрый, как степная гадюка. По заданию Центра Серебрянский предложил предельно дерзкую операцию по похищению Кутепова и Центр через Судоплатова ее одобрил. В гаврский порт должен прийти из Ленинграда пароход, наполненный тюками с пенькой, обратно загрузить сеялки и мешки с фосфатами, а заодно прихватить Кутепова, усыпленного хлороформом. Был даже приготовлен специальный контейнер с длинной дыхательной трубкой, выходящей в общую систему корабельной вентиляции. Наконец ненастным зимним днем получен сигнал, что пароход «Коминтерн» покинул Ленинград и вышел в Балтийское море. Время пошло и группа плотно села Кутепову «на хвост», не выпуская его из виду ни на минуту. Захват выглядел следующим образом. Поздним вечером, когда «объект» с кокетливым серебристым пуделем на поводке, попыхивая сигарой, неспешно гулял по дворцовой набережной Сены, к нему подошел полицейский и козырнув, попросил предъявить документы. Пока генерал стягивал лайковую перчатку, доставая из пальто бумажник, подошли еще двое в форме дорожной полиции. Но и это не насторожило Кутепова, он знал, что полиция в Париже, как правило, патрулирует группами, особенно в позднее время и ночью. Некоторую тревогу вызвал черный автомобиль с потушенными фарами, внезапно появившийся на опустевшей набережной. Дверца его раскрылась и Кутепова мгновенно втолкнули в салон, и только тогда он сообразил, что попал в ловушку. Ярость охватила генерала. Но борьба была слишком неравной. Кутепов под тяжелыми кулаками захрипел, обмяк и стал сползать с гладкого кожаного сидения. Сорокавосьмилетнего председателя РОВСа, так много в жизни натерпевшегося, судя по всему, убил обширный инфаркт. Этой же ночью, завернув в старый шерстяной плед, труп тайно закопали в пригороде Парижа, во дворе небольшого домовладения, принадлежащего одному из похитителей.

К утру никаких следов не осталось – плитка аккуратно уложена, а остатки земли тщательно убраны. Даже самый придирчивый глаз не в состоянии был увидеть ничего подозрительного. А снег, выпавший на рассвете окрасил огромный город в одинаково белый и загадочный цвет. На набережной Сены, там, где разыгралась трагедия, дети, весело звеня голосами, играли в снежки. Перепуганный пудель с болтающимся поводком мелко и беспорядочно семенил по парку, шарахаясь от всех, кто пытался его приласкать, потом куда-то пропал…

Лучшие французские сыщики перевернули все вверх дном, но без всякого результата. Газеты истошно завыли, поднялся страшный шум, почти все указывали на Москву, но та невозмутимо молчала, откликнувшись на случившееся лишь небольшой заметкой в газете «Известия». Дескать, в стане белогвардейцев продолжается грызня за обладание награбленных богатств, в результате чего исчез один из злейших врагов трудового народа. «Туда, собственно, ему и дорога!» – злорадно резюмировала газета. После этого история пропажи Кутепова почти на 70 лет погрузилась в пучину неизвестности, с годами обрастая слухами, предположениями и всякими выдумками…

Но через семь лет разбойничий «проект» Яши Серебрянского таки успешно сработал, правда, уже без самого Яши. Место Кутепова в РОВСе занял престарелый генерал Миллер Евгений-Людвиг Карлович, обрусевший немец. Обрусевший настолько, что однажды на офицерской пирушке (а служил он не где-нибудь, а в лейб-гвардии Его императорского Величества гусарском полку) выиграл в пари дюжину «Мадам Клико», кто забористее исполнит похабные частушки про дворцовых фрейлин. Склонность к этому жанру в элитном придворном подразделении вскоре отметилась крайне негодующей реакцией руководителя царского двора графа Фредерикса. Молодого повесу с треском изгнали из строя и даже не в Богом забытый пехотный полк где-нибудь в Каржополе или Ельце, а просто за ворота. Было это в 1893 году, но через три года, когда помер вечно брюзжащий насквозь подагренный Фредерикс, друзья по пирушкам (к этому времени сделавшие некую успешную карьеру) вспомнили о веселом собутыльнике и снова позвали его в армию, да не куда-нибудь, а прямо в Генштаб, офицером для особых поручений. Далее изрядно поумневший Миллер шагал по служебной лестнице без сбоев, производя впечатление вполне исправившегося человека. Дело в том, что помимо отличного знания таинств ненормативного русского языка он владел в совершенстве еще шестью другими языками и, опираясь на этот аргумент, его назначают военным атташе одновременно в Бельгии, Нидерландах, Италии и Дании. Пробыв в этом качестве около десяти лет и поняв, что должность эта, хотя и сильно красочная, но тупиковая, Миллер снова попросился в строевые части и был назначен в Борисов командиром гусарского полка, превратив его вскоре в образцовое формирование. В 1910 году стал в Петербурге начальником Николаевского кавалерийского училища, которое окончил за четверть века до этого. В отличие от многих белых военачальников гражданской войны, он стал генералом задолго до того, смело и умело воевал в Первую мировую войну, проявляя, однако, чрезвычайную жестокость по отношению к низшим чинам, особенно когда на фронте ввели смертную казнь. Не случайно сразу после октябрьского переворота большевики приговорили его к расстрелу, но Миллер скрылся в итальянском посольстве. Потом под этим прикрытием ему повезло столь же успешно улизнуть в Архангельск, где противников английской оккупации, особенно из простого люда, он вешал десятками, баржами топил в устье Северной Двины и густо расстреливал, невзирая на возраст и пол. Отводил, так сказать, душу, всякий раз подчеркивая животную ненависть к большевизму, выражаясь при этом позабористее, чем на давних молодецких пирушках. Ему часто удавалось уходить от смертельной опасности, но он продолжал «дразнить рассерженную волчицу», то есть советскую власть, будучи самым активным создателем РОВСа, вначале в должности заместителя Врангеля, а потом Кутепова. Когда Кремлю стало известно, что крайне агрессивный Миллер возглавил эмигрантский общевоинский союз, Сталин потребовал от только назначенного вместо Генриха Ягоды руководителем НКВД Николая Ежова решить вопрос безотлагательно.

Вот тогда и вспомнили о неудачном похищении Кутепова, которого хотели, доставив в Советский Союз, принудить публично покаяться, рассказав о злодейских планах международного империализма, с опорой на троцкистов и других белогвардейских приспешников, против первого в мире государства рабочих и крестьян. Потом, после публичного судебного процесса, расстрелять, заодно пристегнув к внешним врагам врагов внутренних, коих к тому времени выявляли в СССР тысячами. «Расцветала» пышным цветом эпоха большого террора, а с помощью Кутепова предполагалось «повязать» лидеров белой эмиграции с ленинскими соратниками, которые Иосифа Виссарионовича своими воспоминаниями раздражали и изрядно надоели. Операция задумывалась масштабная, но, увы, не пришлось! Сталин долго мрачно пыхтел трубкой, но с причинами неудачи все-таки согласился, буркнув: «Собаке – собачья смерть!»