Владимир Рунов - Особняк на Соборной

Антон Иванович закапал слезами усы и бороду, приняв на руки кружевной сверток с ясноглазым лучезарным созданием. Романовский, топтавшийся рядом, не стал мешать долгожданной радости супругов и, осторожно звеня шпорами, деликатно удалился. Он поднялся зачем-то в бильярдную. Вдруг оттуда хлопнули четыре выстрела. Спустя полминуты через высокую ограду перемахнул мускулистый человек и скрылся в цветастой уличной толпе. Все кинулись наверх. Возле массивных ножек игрового стола в луже крови лежало массивное тело Романовского. В руке зажат кий, рядом валялась дымящаяся сигара. Бледное лицо с остекленевшим взором выражало крайнее недоумение – стоило пройти все круги ада, чтобы найти смерть в этой умиротворенной, пахнущей кофе, коньяком и сигарным дымом бильярдной зале?

Убийцу по горячим следам не поймали. Полагали, что это один из русских, потерявший в жизни все и в изгнании угодивший в число тысяч полуголодных бедняг, почти оборванцев, с опустошенной душой и пустыми карманами, к тому же не умевших ничего, кроме как прицельно стрелять.

Англичане, которых всегда было полно на берегах Босфора, подняли шум вокруг инцидента. Днем в русское посольство, якобы для охраны, вошло вооруженное до зубов подразделение британской морской пехоты. Потрясенный Деникин заперся в своих комнатах, жена и служанка рыдали, возле дверей встали плечистые английские солдаты. На панихиде по убиенному другу Антон Иванович появился коротко, постоял почти невидимый за рослым сопровождением из тех же англичан, перекрестился, поклонился и ушел. В тот же день турецкие власти расклеили по улицам распоряжение о немедленной сдаче русскими военнослужащими всего наличествующего оружия и взрывных устройств, то есть гранат. Турки знали, что в каждом безденежном кармане лежит по лимонке, которой отощавшие беженцы за тарелку плова пытались расплатиться на базаре. Одновременно пригрозили: если убийцы не будут найдены, то всех русских военных из Константинополя, невзирая на чины, выселят, что, в конце концов, и произошло. Уже вечером после похорон Деникин скрытно перебрался на английский корабль и обнародовал себя только в Лондоне.

Его верный «нукер» и спитчайтер (брошенный, однако, по дороге в эмиграцию) Константин Соколов потом из Болгарии напишет друзьям в Сербию:

«… У меня хранится вырезка из «Matin» с фотографическим снимком встречи Деникина в Лондоне. На вокзале, среди небольшой группы русских, стоит наш бывший диктатор. Он в непромокаемом плаще и дорожном кепи…».

В связи с поспешной эмиграцией и убийством Романовского отношение армии к Антону Ивановичу изменилось, и не почувствовать этого он не мог. Как, впрочем, не мог не понимать, что, как и Романовский, рано или поздно сам станет объектом покушения. Больше всего боится не за себя, а за семью, понимая, что с его гибелью жена и дочь могут просто не выжить. В отличие от членов царствующего дома или вельмож, как князь Феликс Юсупов (убийца Распутина), никаких сбережений у него не было. Понимая это, Деникин слегка запаниковал – семья для него была главной ценностью, поэтому все его последующие метания по Европе (Англия, Бельгия, Венгрия, снова Бельгия и, наконец, Франция), носили некий охранительный маневр и больше напоминали «заметание следов», чем способ утвердить себя как лидера военной эмиграции. Как раз наоборот, он явно дистанцировался от прошлого, а от текущей политики тем более и внешне, и внутренне подчеркивая немощную старость, хотя ему всего пятьдесят, а жена вообще на двадцать лет моложе. Он сильно располнел (всегда был несколько округл), носил мешковатые одежды, голый череп сверкал в обрамлении седых волос. Некогда щегольская мушкетерская бородка совсем побелела, да и общался со всеми по-стариковски учтиво, без признания всякой военной «стали» в голосе. Привратницы музейных библиотек принимали его за чудаковатого профессора словесности. Скажи им, что этот человек большую часть жизни кроваво воевал, умерли бы от неожиданности и страха.

Как ни странно, но если в эмиграции Деникин с теплотой что-то и вспоминал, то это был именно Екатеринодар. 20 февраля 1919 года, в самый разгар сыпнотифозной эпидемии, у него здесь родилась дочь. Огибая глубокие сугробы, маленький попискивающий комочек, погруженный в розовое атласно-стеганое одеяло, принесли в особняк на Соборной, бережно прижимая к груди. Когда развернули, грозный генерал (видите, даже близкое окружение называло его диктатором), двигавший огромные вооруженные массы, от умильного чувственного наката расплакался. Девочку назвали Мариной. Говорят, в честь поэтессы Марины Цветаевой, в творчество которой была влюблена ее сверстница, жена Деникина – Ксения Васильевна Чиж, Ася, как любовно называл ее всю жизнь Антон Иванович. В юности она зачитывалась «Волшебным фонарем», всхлипывая от счастья в пахнущую свежестью девичью подушку, совсем не предполагая, что придет время и очаровательная Ксюша Чиж, ставшая эффектной мадам Деникиной, будет гулять возле Лувра с той самой несравненной Мариной Цветаевой и ее мужем Сергеем Эфроном, бывшим гвардейским офицером, элегантным, ироничным, с непременной инкрустированной серебром тростью в оперчаточной тонкой замшей руке. Слушая щебетание двух восторженных дам, Эфрон загадочно усмехался, да и было от чего. Сергей уже давно жил в Париже на деньги ГПУ, но об этом даже жена узнает слишком поздно. Могла ли Ксения Деникина думать, что эти освежающие голову и душу прогулки спасут ее семью, а вот сердечную подругу и великую поэтессу погубят – и где? В глухой Елабуге, откуда Париж будет выглядеть как мираж в пустыне…

Женитьба Антона Ивановича Деникина достойна, наверное, отдельного повествования, да такого, когда невольно напрашиваются исторические похожести из поэтики неудержимой любви пожилого мужчины к юной прелестнице. Я их искал, и, представьте себе, нашел, правда, частично, причем в самом неожиданном персонаже. Нечто подобное произошло со Сталиным, который, по легенде, в молодые годы спас малышку, упавшую в бурную реку при неосторожном гулянии по Тифлисской набережной. Девочку звали Надя, а фамилия ее была Аллилуева. Много лет спустя она станет женой того самого молодого и отважного Сосо Джугашвили, или, как называли его «товарищи», – Кобы, что навсегда вошел в мировую историю под фамилией, которую сегодня помнит весь мир – кого-то она восхищает, кого-то корежит, но никого не оставляет равнодушным.

Романтически рождественская, почти сказочная история связана и с женитьбой Антона Ивановича Деникина. Правда, выручил он не свою будущую невесту, а ее отца, причем за год до ее рождения. Однажды поручик Чиж неудачно подстрелил кабана и разъяренный вепрь не пронзил охотника оскаленными клыками только потому, что тот успел, высоко подпрыгнув, уцепиться за дубовый сук. Руки его уже от слабости разжимались, когда подоспел сослуживец по полку подпоручик Деникин и точным выстрелом прикончил влажного от крови и ярости секача, на которого в ту же секунду рухнул обессиленный охотник.