Алексей Алкаш - Исповедь алкаша над пропастью ада. Честная история падения

О чём говорили с пацанами в тот момент? Разве вспомнишь? Наверное, обменивались впечатлениями от ощущений. Да это и не важно. Вот только, чётко запечатлелось в памяти, что через минут двадцать членораздельно выговаривать слова, а тем более предложения с первого раза стало проблематично.

Я попытался встать со стула и пересесть на диван. Мне удалось «угадать эту мелодию» только с третьей попытки. Всё кружилось, вертелось, и мчалось колесом. Шкаф, кресла, диван, телевизор, люстра вперемешку с лицами Васьки и Мишки закрутили бешеный хоровод, всё увеличивая и увеличивая темп. Трудно сказать, сколько продолжалась перед глазами эта свистопляска. В тело будто начали впиваться мелкие иголки, вызывая крупнозернистые мурашки.

А минуты текли, капали, исчезали в вечности за пьяным бессмысленным разговором. Вдруг, среди пляшущей мебели я умудрился различить ползущую в сторону туалета Мишкину фигуру. «Пьяная черепаха» – мелькнуло в голове. Через какое-то время из туалета донеслись звуки утробно-желудочных фанфар – гимн здоровой природе желудка, изгоняющего проникшего внутрь врага. В моей квартире «блевонтина поднимала паруса». Минуту спустя, видимо воодушевленный примером, приятеля, от стола отделился Васька и, подпирая падающие на него стены, стал прокладывать себе дорогу к вожделенному унитазу. Ну, вылитый матрос на палубе во время шторма.

За Васькой настала и моя очередь. Я очень старательно пытался удержать рвотный рефлекс. И потом, необходимо было выдержать паузу. Не пугать же унитаз одновременно втроём. Впрочем, природа брала своё. Остатки не до конца переваренного завтрака вперемешку с «Кавказом» всё-таки допрыгнули до горла. Как раненый олень, переставляющий заплетающиеся ноги, я поскакал проложенным собутыльниками маршрутом.

Мишка, отстрелявшийся первым, уже отползал от туалета в сторону маленькой комнаты, в которой стояла кушетка. С чего бы это у человека вдруг резко обнаружилась потребность принять горизонтальное положение? Но Мишка не успел освободить узкий коридор и, стоя на четвереньках, перегораживал его. Боровшийся с качкой Василий не мог не споткнуться о живое препятствие. Орошая обои рвотной массой, «морячок» рухнул на палубу.

В каком-то неимоверном антраша мне все-таки удалось перемахнуть через копошащиеся тела и прорваться в ванную комнату. Счёт шел на секунды и до унитаза было не дотянуть. Тем более, мешали друзья. В мгновение ока рука выдернула из-под ванной таз для стирки белья, и я удачно метнул харч в него, не запачкав кафель и плитку. Бинго!!!

Что было потом, помнится с трудом. Конечно же, мы расползлись по предметам мебели, позволявшим принять положение «риз». Меня мутило, желудок сокращался, но исторгать было уже нечего. Когда приподнимал веки, всё, что попадало в поле моего зрения, плясало в половецкой пляске. Постепенно сознание отключилось…

Когда оно вернулось, долго не мог сообразить, где я и что со мной происходит. В квартире царил сумрак, за окном в соседних домах зажигались огни. Я обвёл мутным взглядом комнату, различил на столе контуры бутылки и трех стаканов.

– А, – хрипло выдавил я из себя, – понятно… мужики, есть кто дома? (Сейчас бы я употребил уже сакраментальное: «всем выйти из сумрака»).

Как пишут в романах, молчание было ему ответом. Я встал с дивана и, потирая гудящую как пустой бидон, после удара по нему, голову, поплёся обходить дозором владенья свои. Повключав во всех комнатах свет, обнаружил лежащего ничком на диване в большой комнате Ваську. Голова бедолаги и левая рука свесились вниз, с пальцев на пол в кучку рвоты стекала какая-то слизь. Настенные часы показывали начало седьмого. До прихода родителей оставалось часа полтора. Я еле растолкал приятеля. Васька вперился в меня невидящим взглядом и видимо долго соображал, кто перед ним.

– Всё, Василий, собирайся, скоро предки придут, давайте, мужики, домой, – заплетающимся языком выговорил я.

– А Мишка где?

В ответ на это я нетвердой походкой ещё раз, уже более осознанно обошёл всю квартиру, но следов пребывания у меня третьего собутыльника, в том числе его одежды и обуви, нигде не обнаружил. Вследствие этого моему гудящему «бидону» удалось сделать гениальное умозаключение: Мишки в моей квартире нет. А если быть точнее, он ушёл либо домой, либо выветривает хмель где-нибудь на улице.

Едва выпихнув Ваську за порог и, как мне показалось, убрав основные следы преступления (не будучи уверенным, что замытые обои и ковёр высохнут до прихода родителей), я отправился на свежий воздух. Мобильными телефонами в те годы и не пахло, поэтому долго мотался по окрестным дворам, где могли коротать время, вентилируя дыхание, уже «взрослые» друзья-собутыльники. Но тщетно. Ребята, видимо, разбрелись по домам. Часа два бродил под легким, сыпавшимся с неба снежком. Морозный воздух бодрил, но я всё же замерз. Это явилось для меня весомым аргументом, для того, чтобы уговорить самого себя пойти, наконец, домой. С замиранием сердца повернул в замочной скважине ключ.

Напрасно я лелеял надежду, что родители ничего не заметят. Переступив порог, столкнулся с суровым взглядом мамы, вышедшей в коридор встречать злоумышленника. Я всё понял. Глазки мои забегали. С видом нашкодившего первоклашки стал снимать пальто и обувь. Мама, подбоченясь, многозначительно молчала. Жалкую попытку юркнуть в свою комнату она пресекла строгим вопросом:

– Может, потрудишься объяснить, что здесь произошло?

– Ко мне пришли знакомые со двора. Ты их не знаешь. Они попросили у меня посидеть, а то холодно, – начал я выкладывать заготовленную во время прогулки под луной легенду.

– Случайно у них оказалась выпивка, и они нажрались до того, что заблевали стены в коридоре и ковер в большой комнате, – продолжила мама, – а мой ангелочек, добрый и гостеприимный, постеснялся их выгнать. При этом он, естественно, отказался от предложенного плохими мальчишками вина.

– Я не понимаю, о чём ты. – Мой потупленный взор как раз говорил об обратном.

– А ну-ка дыхни.

«Всё, конец», – подумал я и выпустил слабенькую струйку воздуха в сторону матери. Этого было достаточно.

Мама не смогла сдержаться и закатила грандиозный скандал. На шум из кабинета выбежал отец. Он попытался утихомирить ее. Видимо, как мужчина понимал, что рано или поздно, ребёнок всё равно попробует запретный плод. Бедные мои мамочка и папочка! Как же вы потом намучались со мной, когда возлияния неуклонно стали учащаться, доза увеличиваться, а состояния, в которых я приходил домой (а частенько и приносили собутыльники), становились всё более непотребными. Простите меня, родные. Сколько же я доставил вам неприятностей и нанёс ударов по сердцу.