Алексей Алкаш - Исповедь алкаша над пропастью ада. Честная история падения

Буханию способствовал ещё один момент. Безделье. Нечем было заняться мальчишкам. В спортивные секции принимали не всех желающих, а только перспективных. К тому же надо было ещё и учиться хорошо, чтобы туда попасть. За каждую двойку, если и не отчисляли, то могли не допускать до тренировок, пока не исправишь. Ходить на музыку, английский или кружок по рисованию считалось среди пацанов позорным «маменькосыночеством».

Меня, правда, родители записали-таки в музыкальную школу на фортепьяно, но я безбожно прогуливал. Во-первых, предки целыми днями были на работе, и не могли за мной проследить, во-вторых, я бы итак прогуливал, поскольку ленив был до безобразия, а в-третьих, считал, что в молодости нужно нагуляться и надышаться свободой. Что я с успехом и претворял в жизнь. Мама с папой, за что им огромное спасибо, не были узурпаторами, не стали насиловать мою волю и отстали от меня с «этим долбаным пианино». (Кстати, теперь кусаю локти, что не учился этому, ведь с детства любящему музыку, мне так иногда хочется сесть за пылящийся дома инструмент…) Правда, пианино заменила гитара. Но я и на ней учился играть не в музыкальной школе, а во дворе, когда была охота и когда рядом были ребята, знающие больше аккордов, чем я.

Все в жизни когда-нибудь происходит впервые. Вот и первая потеря сознания от передоза спиртным вскоре после знакомства с зеленым змеем не заставила себя ждать.

Это произошло уже в восьмом классе, на дне рождения у Мишкиной сестры. Я зашёл к нему как-то вечером после редкого посещения музыкальной школы. Выйдя из лифта, я остановился в задумчивости у двери товарища, из-за которой доносились звуки веселья и громкая музыка.

– Тут сестра день рождения с друзьями отмечает! – распахнув дверь, встретил меня Мишка. – Но ты всё равно проходи, в моей комнате посидим. Предки свинтили. Вся квартира отдана под праздник.

Я почувствовал, что от него уже попахивало винишком.

Отсидеться в Мишкиной комнате не удалось. Естественно, последовало приглашение к столу. Студенческая братва уже слегка залила глаза. Гулянка набирала обороты. Ни у кого даже не возникли вопросы, когда для поднятия очередного тоста кто-то плеснул нам с Мишкой в бокалы сухенького.

За столом много шутили, смеялись, громко разговаривали, пытаясь перекричать хриплый голос Высоцкого, вырывающийся из динамиков «Юпитера». Тосты следовали один за другим. И неизменно в наших бокалах оказывалась очередная доза то сухенького, то креплененького.

Пели под гитару, танцевали, слонялись из комнаты в комнату, курили на кухне, где мужики догонялись водочкой. Под шумок, в разных комнатах, пока на нас особо не обращали внимания, припадали к рюмкам и мы.

НАМЕШАЛИ.

Я «поплыл» и через определенное время, мертвецки пьяный, завалился, как мне рассказал Мишка, в спальной комнате родителей на кровать. Студенты решили меня не тормошить и дать немного выспаться. Но когда пришло время освобождать помещение, началось самое интересное.

На следующее утро (благо борьба с тяжелейшим бодуном пришлась на воскресенье и не надо было идти в школу) мои родители рассказали о выдающемся появлении на пороге родной квартиры любимого сына. А на следующий день Мишка с Ленкой поведали мне о моем триумфальном возвращении домой.

Ленкины друзья тщетно пытались растолкать меня и привести в чувство. Холодная вода из под крана на голову не годилась, – на улице стояли приличные морозы, и я мог серьёзно простудиться. Нашатырный спирт, подносимый к носу, заставлял лишь дергаться голову, которая через секунду свешивалась на грудь. Я вновь заваливался на кровать. Наконец, Ленкиным друзьям это надоело. Кто-то накинул на меня куртку, кто-то нахлобучил ушанку, натянул на ноги чужие ботинки. Ленка едва выдавила из также вырубившегося Мишки мой адрес. Два парня подхватили мою тушку под руки и вынесли из дома. Троица представляла собой классический вариант: двое не твёрдо стоящих на ногах собутыльников, между ними повисший на их плечах третий в дрезину надравшийся сотоварищ. Для полной картины не хватало гармошки и выкриков слов из популярных застольных песен. Ноги мои на протяжении пути то влачились за обмякшим телом, то пытались поймать точку опоры. Благо мой и Мишкин дома стояли, да и сейчас стоят, недалеко друг от друга, и ребятам пришлось волочь бренное тело не очень долго.

Дальше мне рассказали уже предки (слово «предки» в отношении родителей я всегда употреблял любя, без малейшей доли пренебрежения).

Раздается звонок в дверь. На пороге стоят два прилично поддатых юноши и держат какого-то мертвецки пьяного парня. Его опущенная голова, будто привязанная к плечам толстой веревкой-шеей, футбольным мячом катается по груди.

– Ребята, вам кого? Вы, наверное, ошиблись.

– Посмотрите, это ваш сын? – один из парней за волосы поднимает с груди «футбольный мяч».

– О, Господи!!! – вырывается у матери. – Не может быть. Позор какой!

– Несите сюда, в комнату, осторожно, на тахту кладите, – тихо, севшим голосом, произносит отец. – Где вы его подобрали?

– Слава Богу, не подобрали, он у нас был, на дне рождения. Сам вам завтра всё расскажет, мы пошли.

Как только за парнями закрылась дверь, тело на кушетке конвульсивными движениями и невнятными звуками подаёт признаки жизни. Рвотный фонтан летит из ротового отверстия. Отец бежит в ванную комнату за тазом.

Вторая порция содержимого желудка гремит уже по дну и стенкам тазика. Мальчику плохо. Его выворачивает. Рвать уже нечем. Изо рта капает желчь.

Мама разводит в стакане воды соду. Папа вливает содержимое в рот сыну. Сын через минуту изрыгает его из себя. Потом ещё один стакан и ещё. Желудок очищается. Процедуру завершает стакан молока с мёдом. Пьяное чадо засыпает до утра.

Пробуждение было ужасным. Состояние примерно такое же, как у Стёпы Лиходеева в «Мастере и Маргарите». Если бы ему сказали: либо откроешь глаза, либо мы тебя расстреляем, он бы махнул рукой и ответил: – стреляйте. Или как там в песне: «мерещатся малиновые хари, во рту сушняк – пустыня Калахари». Или вот еще одна ассоциация: « с похмелья трещит голова как бидон, в котором варили чертям самогон».

Я свесил голову с кровати. Мой взгляд упёрся в тазик, услужливо ждущий очередной порции того, что полезет из утробы. «Откуда это? Зачем?» И тут смутные догадки стали просачиваться в воспалённый винными парами мозга. «Нажрался», – сопоставил я свое состояние с тазиком. «Как? Где? Почему ничего не помню..? Нет, вспомнил. День рождения у Мишкиной сестры. Пили. Потом не помню. О, Господи! Сейчас придётся предстать пред светлы очи родителей». Я готов был провалиться сквозь землю от стыда.

Уже не помню слов, какими меня распекали предки, но жгучий огонь позора буквально сжигал меня в тот момент. Не помню также и выражения, которые употреблял отец, но никогда не забуду глубочайшей боли и тревоги в глазах родителей за моё будущее из-за наметившейся тяги к спиртному. Не забуду слезы матери, градом катившиеся по щекам, её срывающийся в плач голос. Простите меня, мои родные! Меня и сейчас иногда охватывает оторопь, при воспоминаниях о моих некоторых пьяных безобразиях. Ужас вызывает мурашки, когда я представляю, что терпели мои родители на протяжении не одного десятка лет. Я ещё много раз буду извиняться в своем повествовании перед всеми, кто морально и даже физически (было и такое) пострадал от моего пьянства.