Алекс Рустер - Загадки старинного пергамента, или Средневековая мистификация

– Как ты посмел бросить меня тут одну, да ещё и с этой ужасной старухой! – накинулась на него девушка, едва он успел забраться.

– Госпожа, я вас вовсе не бросал, а только оставил несколько распоряжений и рассчитался за постой. Да и к тому же старушка – совершенное очарование. И вам, следовало бы быть с ней полюбезней, поскольку ваш дурной нрав обошёлся нам в лишних три золотых! – ответил Герберт, отхлебнув молока.

– Мой дурной нрав? Три золотых! Герберт, да как ты мог?! Твоими стараниями к концу нашего путешествия я останусь совершенно нищей! Я и так вынуждена ночевать в каком-то хлеву, так ты ещё и совершенно безбожно распоряжаешься моим приданным!

Герберт протянул ей кувшин:

– Я склонен отнести ваш гнев на счёт голода и усталости. Подкрепитесь, цветочек, и мир покажется вам чуточку лучше! Молоко у козы, и вправду, замечательное! Кстати, чем вам не угодила бедная скотинка?

Девушка жадно пила молоко. Затем, утерев рот ажурным грязным рукавом, поднялась в полный рост. Только сейчас Герберт увидел, что от пышной некогда юбки его спутницы не осталось практически ничего. То есть нижней юбки не было вовсе, поэтому платье болталось на девушке, словно на вешалке.

– А что с вами случилось, цветочек мой? – едва сдерживая смех спросил бородач.

– А это могли бы спросить у вашей милейшей старушки и её козы! Едва я вошла сюда, это чудовище (я имею в виду козу) схватила меня за подол и стало его жевать, да так рьяно, что отбить свою юбку мне не удалось даже при помощи замечательной старушки, которая, как мне показалась, помогала вовсе не мне, а своему беспардонному животному!

Герберт уже не сдерживал смеха:

– То есть мы именно вашей нижней юбке должны быть благодарны за вкус этого молока?

Флора приняла обиженный вид, а потом не без доли ехидства спросила:

– А где, позволь поинтересоваться сейчас твои сапоги и плащ?

Бородач на секунду замер, принял серьёзный и несколько испуганный вид и буквально кубарем скатился вниз по лестнице. Через мгновение снизу послышалась какая-то возня, приглушенное блеяние и сдерживаемые ругательства. Еще через некоторое время на полатях появился Герберт. В руках он нёс сапоги и изрядно помятый (пожёванный?) плащ, как раз и ставший, видимо, поводом к сражению.

– Ты всё еще считаешь, что хозяйская коза – премилое создание? – усмехнулась Флоримель. – Посмотрим, каково на вкус молоко из твоего плаща!

– Боюсь, мы не сможем насладиться его вкусом, – буркнул Герберт, – поскольку на ужин нас ждёт похлёбка, а завтра мы отправимся в путь ещё до рассвета. А сейчас я бы вздремнул, госпожа.

Однако поспать у Герберта не получилось, так как через несколько минут над полом выросла лысая голова коротышки.

– Господа, я принёс ваш ужин!

– О, благодарю вас, уважаемый Джакомо! Запах просто отменный! – воодушевился Герберт.

– Матушка самолично готовила! – расплылся золотой улыбкой коротышка.

– Передайте вашей матушке, что она замечательная хозяйка! Я принесу посуду, как только мы закончим трапезу.

– О нет, сударь, – заволновался Джакомо, – не утруждайте себя! Оставайтесь лучше тут, а посуду я заберу утром, – и он поспешил удалиться.

Девушка вяло ковыряла жидкую похлёбку и наблюдала, как с аппетитом уплетает её бородач.

– Не нравится мне всё это, – не переставая жевать заговорил Герберт.

– В самом деле? А по-моему, тебе по душе такая грубая пища.

– Я не о еде, хотя и она вполне сносна. Тут явно что-то нечисто!

– Да что ты?! А мне-то показалось, что мы, наконец, очутились в королевских палатах!

– Ах, Флоримель, дайте же мне договорить! – воскликнул Герберт. – Дело в том, что этот Джакомо явно что-то скрывает. Я спросил его, чем они живут, а он начал юлить и так и не дал вразумительного ответа. Кроме того, он так не хотел, чтобы мы оставались тут на ночь и так настойчиво пытался выпроводить меня из дома… Я думаю, что они кого-то ждут.

– Да, – вяло отозвалась Флоримель, – эта старушенция говорила о каком-то господине, который должен явиться сегодня…

– О господине? – насторожился Герберт, – и вы ничего мне не сказали? Неужели вы не понимаете, что это может быть небезопасно?!

– Откуда мне знать, что это важно? И потом, старуха болтала без умолку! Вам, например, не интересно ли узнать, сколько яиц в неделю несут её драные куры? Нет? А я могу вам сказать!

– Ах, Флоримель, оставьте ваш тон! Лучше скажите мне, где выбранные вами курицы? Потому что наш общий друг, наверное, уже заждался моего сигнала.

– Они в клетке под нашестом, – отмахнулась от него девушка. – А вас двоих я бы попросила не повторять прошлых ошибок и дать мне, наконец, выспаться! Очень не хочется спешно скрываться и отсюда.

– Уверяю вас, дорогая, что мы с Фицморисом, приложим все усилия, чтобы не нарушить ваш покой, – ответил Герберт. – Доброй ночи!

Флоримель не ответила.

Герберт спустился вниз и прислушался: вокруг всё было тихо, только из дома доносились неразборчивые голоса. Он бесшумно прокрался мимо хлева, прихватив с собой клетку с сонными курами, отмахнулся от козы, настойчиво пытавшейся ухватить его за полу плаща, и вышел в поле. Оглядевшись и убедившись, что вокруг нет никого, кто мог бы его заметить, он достал из кармана странный предмет, напоминавший деревянную дудку, чиркнул им о подошву своего сапога и тут же небо озарил сноп ярких золотистых искр, с треском и шипением, рассыпавшихся вокруг. 3 3 По-видимому речь идёт о некоем подобии китайского фейерверка (или пороха?..) (Прим. ЗаУчКо )

Через пару минут послышался свист рассекаемого воздуха и на поле опустился Фицморис.

– Герберт, дорогой, что же так долго сегодня?

– Простите меня, друг, но в селении вышла неожиданная заминка. Вообще мне не очень нравится дом, в котором мы остановились… – и бородач начал рассказывать обо всем, что произошло, пока его собеседник заглатывал кур.

– Но самое главное, что сегодня они ожидают кого-то и я боюсь, что как только наши дорогие хозяева узнают, кто именно остановился у них, то…

– Я надеюсь, этой особе хватило ума не назвать себя? – прервал его грифон.

– О, Фицморис, мне даже не пришло в голову спросить её об этом! Но при мне она себя не называла.

– Герберт, возвращайтесь к Флоре, а я постараюсь устроиться где-нибудь поблизости. И жду вас завтра до рассвета!

– Конечно, Фицморис! Мы будем вовремя! И умоляю вас, дорогой друг, не разжигайте сегодня огня!

– Но Герберт…

– Я знаю, что ваши записи носят крайне важный характер, они, безусловно, внесут значительный вклад в развитие науки и образования в этой стране, но прошу, нет… умоляю вас! не сегодня!

– Хорошо… – понурился Фицморис.

Возвращался Герберт тем же путём. Когда он был уже в паре шагов от лестницы, ведущей наверх, скрип двери дома заставил его остановиться и замереть. В тусклом луче, осветившем дверной проём, он увидел странного вида господина. Длинный чёрный плащ, сшитый из дорогой парчи и подбитый алым бархатом, вряд ли мог принадлежать кому-либо из местных. Осанка и трость с серебряным по виду тяжёлым набалдашником выдавали в незнакомце человека знатного происхождения, однако широкий шрам и чёрная повязка, скрывавшая потерянный, видимо, глаз, придавали всей его фигуре нечто страшное, даже зловещее. Герберт затаил дыхание и стал прислушиваться.