Елена Авинова - Пашня. Альманах. Выпуск 2. Том 2

– Да, тоже голод, нищета, – не до детей было. Вот, и надумали они тогда… – он достал из пачки папироску, ловко подкурил, пару раз втянул дым и начал открывать окошко.

– Да, говори ты, Валь, не томи! – взмолился Макеев, – чего они сочинили—то?

– А то и сочинили, Иван Степаныч, что аккурат посреди ночи поднимался их муэдзин, попов помощник, на минарет. Башня у них такая возле церкви-мечети. А как поднимался, так и орал что есть мочи с балкона:

– Вставайте, мол, граждане арабы, любите друг друга, пришло времечко!

Председатель задумался, стараясь осознать услышанное.

– А орут, говорит, они там, что твой Шаляпин. – Продолжал Валентин, попыхивая папироской. – Аж сами себе уши затыкают. Хочешь, не хочешь, а проснешься. Ну, а проснулся, так и того… Через год арапчат у них народилось, как в море рыбы.

Макеев посмотрел на Вальку и недоверчиво покачал головой:

– Тю… да у нас даже церквы в деревне нету, не то что минарета.

– Минарета нет, – согласился Валька, – да и не прокатит у нас такое. Ходить, будить, да в ухо орать? Так сам в ухо и выхватишь, всем работать спозаранку…

Макеев сидел молча, что—то напряженно обдумывая.

– В выходные если только, – продолжал рассуждать Валентин, – так опять же все после бани выпившие дрыхнут, хрен их разбудишь…

– Точно! – подскочил вдруг председатель. – Выпившие! Придумал, Валька!

– Баба Галя… баба Галя!

Баба Галя, кряхтя, выбралась из кровати, сунула ноги в тапки и дотопала до окна. И кого там бес принес посреди ночи?

За окном, среди кустов смородины, показалась кудрявая голова Вальки.

– Чего орешь, недотыка? Опять фонарь на кавалерке навесили?

– Да, не ругайся, ты, баб Галя, дело у меня к тебе… личное…

Спустя полчаса Макеев опасливо нюхал содержимое баночки, что вручил его запыхавшийся помощник.

– Большеголовник это с петрушкой, травка-заманиха и еще чего-то… – докладывал Валька, довольный, что участвует в таком важном деле, – ложки на бутылку хватает, проверено… Мишка Зуев лечился, говорил, через час коряга шумит – будь здоров! Он остаток в овощник выплеснул, так ему потом кроты весь огород сдуру перерыли, копать не надо было…

Надька-самогонщица, привычно достала с полки жестяную воронку с ручкой, как вдруг ей с улицы почудилось какое—то легкое скребыхание. Подойдя к окну, она отодвинула шторку – никого. Надька вгляделась в темноту и на всякий случай звякнула воронкой.

– Только посунься! – пригрозила она в форточку невидимому посетителю, – живо кипятком-то обварю!

Постояла еще немного, вслушиваясь в тишину ночи, потом плотно прикрыла шторы и достала из-под раковины ящик с пустыми бутылками. Со вздохом подхватила и поволокла на терраску. А затащив внутрь, подняла голову и обомлела: окно на улицу наполовину было открыто, тюль аж парусом выгнулась. Надька ахнула, в два прыжка закрючила окошко и метнулась в угол, где, накрытый чистой мешковиной, стоял свежий первач.

Славтегосподи – обе фляги, алюминиевые, пузатые, каждая на пятнадцать бутылок, были, на месте. Обычно она столько не выгоняла, но впереди были майские праздники, и Надька знала, что скоро все деревенские мужики потянутся за ее забористым продуктом.

Успокоившись и перекрестившись, она вставила воронку в первую бутылку и, открыв крышку фляги, зачерпнула ковшом прозрачной, с синим отблеском влаги…

– Да вы мой яблонь цвет! – Орехов так орал в трубку, что Макеев отодвинул ее от уха. – Вот это новогодний подарок! Первое место в области по рождаемости! Теперь насчет моста даже не думай, построим лучше прежнего. Да и школу вам подремонтируем, раз такое дело!

Председатель в ответ скромно помалкивал.

– Але, Иван, слышишь? Вчера с Москвы репортер звонил, приедет к тебе статью писать, про этот ваш… как его… про беби-бум. Так ты уж прими его как надо, посели, угости…

– Сделаем, Николай, – заверил Макеев и ухмыльнулся, – угостим, даже не сомневайся…

Доброго здоровьичка, веселый час, Александра моя дорогая, сестрица далекая! Привет тебе шлю от всех наших, деревенских. И от кумы твоей Светланы Тихоновой, и от Ероховых с Зуевыми и даже от Митрича, соседа нашего бестолкового, что спит, ярыга, как обычно, выпивший.

Посылку твою я получила, за которую и благодарю тебя несколько раз. Все подошло, все пригодилося, и кофта, и гостинцы. Напиши потом только, что было в синей с оранжевым коробочке, а то мы со Светкой съели ее с чаем и батоном, а чего ели, так сами и не поняли.

А вот тебе и наши все новости.

Валька Чернов тот, что за бригадировой дочкой волочился, женился-таки. Надька-почтальонша его пузом в загс затолкала, а сейчас ходит вся из себя важная, брови ниточками, будто и не гуляла летом с теми шабашниками, что крышу ей крыли.

А Дарька Симонова обратно в деревню вернулась. Год прожила с тем армянином-ресторатором, что на юге познакомилась, и назад. Каждый выходной на каблуках по кафе с ним ходила, он ей и «Ладу-Приору» купить обещал, а все равно вернулась, не смогла жить в золотой клетке. К тому же вышло, что и не ресторатор он вовсе, а реставратор. Реставратор обуви, сапожник по-нашему. Это она на юге его недопоняла, когда у моря котейли пили.

Еще ребята наши молодые ходили к луговским драться. Мишке Окулову дробью ногу прострелили, участковый теперь по домам ходит, пугает их уголовкою.

Одним словом, все у нас так-то хорошо, а тебе пишу, потому как ты мой, что ни на есть лучший человек. А нахожусь я сейчас, Санечка, в растрепанных чувствах, поскольку история тут у меня случилась, ты уж прости и не ругай…

Короче, слушай, я рассказываю: как померла баба Нина наша, так мне соседка ее и позвонила с города. Мол, приезжай, кремировали уже, да забери прах-то, шибко просила покойница, чтоб дома похоронили.

Что ж поделаешь, хоть и далекая, а родня, нет уж никого больше. Собралась я тогда в день, с автолавкой договорилась, она меня до города добросила. Добралась до соседки, чаю с ней попили, поплакали, забрала я в банке из-под кофе, что от баб Нины осталось, да домой и двинула.

И сел в обратную дорогу со мной в электричку попутчик. Молодой такой довольно мужчина, приличный с виду, видно, что образованный. Журнал дал полистать, чаю предложил и, ну, как-то слово за слово, мы с ним и разговорились. Все он про Дмитровку нашу спрашивал, да интересовался.

И, вот, словно помстилось мне тогда, но только всю дорогу я ему про нашу заброшку и рассказывала. Дескать, и озерина у нас с кувшинками, и поля кругом, и лес в гору.

Знала бы что он мне устроит, так скочью бы рот себе заклеила! Уже домой пришла, сумку открыла, смотрю, нету! Кошелек украл, пролаза, да и бог бы с ним, (двести рублей всего и было), так ведь еще и банку вытащил, куда соседка бабу Нину ссыпала.