Елена Авинова - Пашня. Альманах. Выпуск 2. Том 2

Чаша грехов неумолимо давила на колени. Руки дрожали. Он думал, она была счастлива… Мария! Как же ты молчала все эти годы? Смутное воспоминание: жена рассказывает про мать. Та выговаривала все обиды воде. Что же Мария? Поверяла свои бумаге, так что ль выходит? Конрад с кряхтением поднялся, подобрал с пола выпавшие бумажки – все до одной, накрыл сверху крышкой и понес вниз. Устроившись за кухонным столом, приступил к анализу. Он всегда любил цифры, они утешали и успокаивали.

Он обидел Марию одну тысячу шестьсот тридцать восемь раз. Это много или мало? Они были женаты пятьдесят два года. В среднем выходит тридцать один с половиной раз в год. Не считая годы знакомства. Наверно, считать их не стоит. Тридцать один с половиной раз в год. То есть, раз в две недели. Примерно так. Он ничего, ничегошеньки не замечал.

«На обеде у доктора Конрад глаз не спускал с фрау Штольц. Она красивая. Модная. С модной стрижкой».

Мария, ты что? Неужели… Ты знала? Какой это год? Штольцы переехали в их город… Сколько? Лет тридцать назад? Тридцать пять. Конрад вспомнил худощавую, как будто всегда ускользающую Марту Штольц. Резкие жесты, змеиный рот. Ее губы всегда были твердыми и чуть солоноватыми на вкус. Их роман длился два года. Мария… Ведь ты не могла… И все же… Она обрезала длинные косы, сказала, что надоели. Уже после того, как приехали Штольцы?.. Да. После.

Мертвая Мария жаловалась и обвиняла. Конрад, не в силах усидеть, зашагал по кухне. Как же так… Почему? Почему же ты их не сожгла? Месть? Если так, то очень жестокая. Может, ты не успела? Не успела избавиться от коробки? Или же позабыла? Скажи, что забыла, Мария.

Мария, Мария, Мария…

Он понял, что делать.

Он наденет пальто, возьмет коробку и выйдет из дома. Он пройдет ровно сто шестьдесят семь шагов. Он прочитает одну за одной всю тысячу шестьсот тридцать восемь записок. Он попросит прощения. За каждую.

Он знал, что Мария простит, и тогда он снова сможет плавать на ее корабле.

Над зоопарком занималась заря.

Просыпались гиены, глухо похохатывая спросонья, потягивались на ветках лохматые шимпанзе, вставали столбиком, встречая солнце, сурикаты. Человечий мир тоже оживал после тихой ночи – дворники зашаркали метлами у метро, распугивая стаи голубей, и в воздухе повисло предчувствие звона первого трамвая.

Федор специально приехал на работу пораньше – день обещал быть особенным и очень важным. Может быть, даже самым важным за последние годы.

Федор работал в зоопарке смотрителем серпентария и потому был уверен, что понимает женщин как никто. Уверен был до тех пор, пока пару лет назад жена не ушла от него к грустному клоуну из цирка на Цветном бульваре. Почему-то особенно задевало Федора то, что клоун оказался грустным, будто уйди Нина к веселому клоуну, ему было бы легче.

И вот совсем недавно Федор снова влюбился.

Он увидел Лику в вагоне метро, между станциями «Автозаводская» и «Коломенская», когда поезд проносился над Москва-рекой. Она стояла, ухватившись правой рукой за поручень, но было как—то сразу понятно, что не нуждалась в опоре. От глаз цвета мха расходились паутиной лучики мелких морщин, пальцы левой руки размеренным движением крутили прядь медных волос.

Федор приглашал Лику в кафе, кино и на пикники в строгинской пойме. Она не отказывалась, но дистанцию сокращать не спешила. Федор чувствовал: она ждет от него подвига. Он никогда не мог похвастать героизмом и очень ждал, чтобы подходящий случай выставил его в нужном свете. Время шло, случай не подворачивался, Лика скучнела и начала пропускать пикники. И вот неделю назад на воротах зоопарка появилась афиша. «Итальянская труппа цирка Медрано в Московском Зоопарке! Акробаты в опасном полете! Канатоходцы над змеиным логовом! Смотрите, удивляйтесь, рискуйте и участвуйте!»

Директор зоопарка поручил Федору к назначенной дате перевести большую часть змей из серпентария на специально расчищенную площадку, посыпанную песком и закрытую по периметру высокими прозрачными листами пластика. Именно там, над шипящим полом, под импровизированным куполом были канаты, трапеции, мостики и кольца. Все вместе называлось модным словом «коллаборация» и было приурочено к году Италии в России, хорошему году для дружбы, buon anno in amicizia.

За три дня до выступления члены цирковой труппы приехали в зоопарк посмотреть площадку и обсудить детали программы. За главного у них был бородатый приземистый итальянец по имени Джузеппе, которого Федор, конечно, немедленно прозвал Карабасом. На встрече Карабас рассказал вот что: по программе команда из тринадцати акробатов, мужчин и женщин, разыгрывает под куполом драму с похищением, используя пантомиму, а также «особый язык акробатических трюков». В кульминационный момент в сценарий вводится человек из зала, которому отводится роль помощника – спасителя похищенной героини. Его гримируют и учат простому трюку с вольтижеркой – трапецией, на которой он, раскачиваясь, ловит за руки героиню, и приземляется с ней на мостик. Разумеется, в отличие от артистов труппы, со страховкой. Впрочем, оказалось, что «человек из зала» обычно из своих. Страховка страховкой, но мало ли что. Кандидат в случайного зрителя тоже был, приехал вместе с труппой – русский агент Джузеппе, высокий мужчина в хорошей спортивной форме.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Алеф – буква еврейского алфавита, первая из четырех букв, по легенде начертанных на лбу голема. Если ее стереть, голем рассыплется на куски.

Крамсне (швед. kramsnö) – мягкий плотный влажный снег.