Маргарита Зверева - Моё собачье дело

– Дай-ка мне ее, – попросила мама Сашку и решительно забрала у нее поводок, невзирая на громкие протесты. Потом она опустилась на корточки и стала что-то нашептывать окаменевшей сеструхе. Заклинания оказались плодотворными, и сеструха нерешительно поднялась на дрожащие лапы.

– Ну эта никуда не годится, – сухо прокомментировал папа. – В конце концов, мы берем собаку для детей, и, если она будет вот так выделываться, они не смогут с ней играть.

– Мы берем собаку не просто для детей, а для того, чтобы спасти несчастное животное, – отрезала мама.

– Да? – искренне удивился папа. – А ротвейлера ты, например, спасти не хочешь?

– Хочу, но обстоятельства не позволяют, – потупила взгляд мама.

Папа поднял руки вверх и закатил глаза.

– Великие вы благодетели! Как вы только терпите меня, грешного?

Я решила, что пора заканчивать этот разговор, пока он не привел к самой настоящей ссоре, которая явно не закончилась бы намерением забрать кого-то из нас домой. Наступило время строить из себя того самого веселого дружбанчика, которого они искали. Я задорно залаяла и стала прыгать, виляя хвостом. Сеструха посмотрела на меня так, будто у меня началось самое настоящее бешенство, но Никусе, который вел меня на поводке, понравилось. Он захохотал в восторге и бросился бежать по полю, растопырив свои ручонки, как крылышки. Я неслась рядом, то и дело подпрыгивая и толкая его в бок. Не подумайте только, что все это было лукаво наиграно, я и в самом деле была крайне рада наконец-таки пошевелить своими заржавевшими костями. Да и этот хохочущий мальчуганчик-воробышек становился мне все более и более симпатичным.

Давно я так ни с кем не играла. Иногда выгуливающие нас волонтеры были очень молоды, но резвиться с нами на полях как-то не хотели. Они только кидали палки, за которыми некоторые псы мчались как обезумевшие, но я предпочитала воздерживаться от такого сомнительного удовольствия.

До приюта я любила играть с сеструхой в охоту. Эту игру придумала я и поэтому право выбирать роль тоже крепко укоренилось за мной. И так уж сложилось, что я за редкими исключениями всегда была охотником, а сеструха жертвой. Как только нас спускали с поводка в каком-то более-менее просторном месте, мы начинали нашу беспощадную гонку. Сеструха носилась хорошо. Очень хорошо. Как маленькая торпеда со сложенными ушами для хорошей обтекаемости ветром. Долгое время мне сложно было признаться в этом перед самой собой, но она была определенно быстрее меня. Когда я наконец-таки осознала это, я начала откровенно мухлевать. За ее спиной я совершенно бессовестно срезала повороты и бросалась ей на шею, в азарте пуская слюни по всему загривку. Сеструха в недоумении валилась на землю и смотрела на меня кротким, уважающим взглядом загрызенного зайца. Это было самое любимое наше времяпровождение, внезапно закончившееся, стоило двери в вольер в первый раз захлопнуться за нами.

Наносившись с Никусей до упаду, я перевела взгляд на оставшуюся у мамы сеструху. Та снова лежала на земле и молча подвергалась истязаниям со стороны малявки Сашки. Не зная, как еще выразить свою захлестывающую за края любовь, Сашка то тянула несчастную сеструху за уши, то с размаху плюхалась ей на спину, то душила ее в объятиях. Папа наблюдал за этим в напряженном негодовании, но терпел, видно, проверяя сеструху на пригодность к жизни с его отпрысками, в то время как мама беззаботно втолковывала ему что-то, размахивая руками.

Отдышавшись, Никуся потащил меня обратно к своему семейству.

– Вот эта мне нравится! – уже издалека прокричал он родителям.

Я обвела его влюбленными глазами. «Мой маленький спаситель», – подумалось мне, хотя я прекрасно понимала, что принимать решение о моей судьбе будет отнюдь не сопливый Никуся, только недавно еще благоволивший ротвейлерам.

– А мне эта! – отпарировала Сашка, пуще прежнего вцепившись в и так пострадавшую шерсть сеструхи.

И тут осознание происходящего окатило меня, как ледяной водой из ведра. Они выбирали! Выбирали кого-то из нас! Тот момент, которого я боялась до колик в животе практически все время, проведенное в приюте, настал. Кого-то из нас они заберут, а кто-то так и останется в холодном вольере под замком и впредь уже один будет наблюдать за взлетающими головами дурных, клыкастых соседей. Нас совершенно неизбежно разъединят. Могла бы я плакать, разревелась бы в голос, а так я просто остолбенела и уставилась на сеструху, которая, по всей видимости, тоже поняла, что тут происходит. Так мы и смотрели друг на друга, будто окруженные туманом, сквозь который до нас доносились спорящие голоса.

– Мы же не знаем, что с ней! А вдруг это что-то серьезное!

– Лечить будем.

– На какие деньги?

– Все обойдется.

– Она классно бегает!

– Она така-а-ая мягкая!

– При чем тут мягкость?

– Та явно умней.

– А эта ласковей.

– Как вообще можно взять одну, а другую оставить в клетке?

Последняя фраза словно пробила туман, который мгновенно развеялся и оставил нас наедине с жестокой реальностью. Я бросила отчаянный взгляд утопающего на маму.

– Ну как? Нельзя же так! – повторила она с дрожью в голосе.

Папа театрально вздохнул и закатил глаза, в то время как вокруг него воцарилась тишина ожидания.

– Что ж, – донесся до нас его голос, натянутый, как струна скрипки (не спрашивайте, откуда я знаю, что такое скрипка, я много чего знаю). – Раз так нельзя, значит, они обе остаются в питомнике и продолжают дожидаться своего счастливого дня.

Сама себе поражаясь, я заметила, что вместо разочарования почувствовала почти одурманивающее облегчение. Зато возмущенный крик, вмиг устроенный детьми и мамой, дал понять, что слова папы были далеко не последними в этом споре. Во всеобщем оре было крайне нелегко разобраться, но в конце концов до меня дошло, что требовалось забрать домой ни много ни мало нас обеих.

Я не могла поверить своим ушам. Нет, я, естественно, не верила в то, что такое чудо может действительно свершиться, но услышать хотя бы намек на возможность невозможного взбудоражило мое неширокое сознание так, что я побоялась не дотянуть до следующего визита доктора. Мое сердце заколотилось с такой скоростью, что норовило выскочить прямо через горло наружу. С трудом я сглотнула сердце обратно и попыталась разобраться в переполохе на лужайке, устроенном в нашу честь.

– Вы с ума сошли, что ли?!

– Ты только подумай, с двумя собаками намного легче, чем с одной!

– Хватит меня дурить! Сами не верите в то, что сможете уломать меня на такое!

– Хасю двух бабачек! Двух хасю!

– Я буду каждый день вставать на час раньше и гулять с ними до школы!

– Что ты вообще волнуешься, все равно весь день на работе тусуешься, видеть никого не будешь!