Ануш Варданян - Бумажные ласки

Сегодня у меня очень неважное настроение под влиянием твоего письма. Почему ты решил снять волосы? Я ненавижу мальчиков без волос, ей-Богу, для меня это прочное несчастье. Я знаю, ты будешь смеяться, а мне очень досадно! И потом, что это за призыв? Всеобуч или призывают на 1 год и 8 месяцев? Напиши мне, пожалуйста, обязательно об этом, а то я в недоумении. Как бы то ни было, я очень зла, что это должно случится сразу же после моего приезда. Прямо безобразие! Представляю себе, какой ты красавец без волос, верно, можно в обморок упасть. Но я уже придумала способ: ты будешь всегда ходить в кепке и при мне никогда не снимать ее, слышишь? По моим расчетам, с сегодняшнего дня ровно три недели, что мне осталось здесь пробыть.

Ты себе не представляешь, Иса, как хотят и как просят мои родные остаться у них еще после Пасхи! Все блага мира к моим ногам, если я останусь! Но я не могу, я твердо и непоколебимо решила в середине марта быть дома. Завтра, вероятно, я пойду и заявлю, что хочу продлить визу только до 20-го марта. Тетя моя в ужасе, она настаивает, чтоб я еще повременила, а я хочу сразу же и поскорее отрезать все пути отступления.

Тяжело у меня сегодня на душе невероятно, еще оттого, что мне снилось, что мы с тобой плохо встретились. Мы какие-то холодные, чужие, и даже скользит какая-то неприязненность. Мне было так обидно, что я была готова разреветься и… проснулась с тревожным впечатлением, от которого не могу отделаться! А тут твое письмо, в котором ты пишешь так ласково, так хорошо. И я стала думать: «Не может же быть, чтоб это была ложь, чтоб по приезде это оказалось пустым мыльным пузырем». Это было бы слишком жестоко, Иса! Правда ведь?.. А дальше следует призыв… тебе, возможно, придется уехать куда-нибудь в деревню, напиши об этом немедленно же , слышишь, Иска!

Ну, на сей раз хватит моей болтовни! Пиши мне все мелочи твоей жизни, я сама об этом тебя прошу, надо писать все, что взбредет на ум. Почему ты так похудел? Верно, блудишь много?! Сознайся! А я вот паинька, чиста как ангел. По приезде тебе все расскажу, мне кажется, сам не поверишь!

3/III 1926 г.

Харьков

Милый Исачок!

Шел вчера домой и гадал: сколько писем на столе, столько моих желаний исполнится. Желаний у меня много. Я надеялся, что увижу на столе груду писем. Но как на зло – ни одного, в первый раз за время моего пребывания в Харькове почта ничего не принесла… Разозлился, покрыл вас всех матом и пошел в «Музкомедию» на премьеру. Прихожу вечером и нахожу на столе твое послание. Долго читал и долго смеялся. А потом перестал смеяться.

Не нравится мне тон твоих рассуждений. Слишком какой-то растерянный, растрепанный. Как будто тебя хреном по голове стукнули! Нет, тебе определенно нужна головомойка, чтобы ты почувствовал свежий воздух и сладость ничегонеделания. Закатали б тебя сидеть 8 ч. на стуле и писать аки дьяк пудастый! Вот ты бы знал, как с жиру беситься! Поучи украинский язык – это тоже действует оздоровляюще. Не менее, чем мои ругательства! Ты просишь у меня дельных и добрых советов? Я польщен, тронут, взволнован и прочее – перед такой ответственной задачей. Все-таки попытаюсь. Как раз именно по вопросу с Фирой я смогу сказать тебе кое-что дельное. Должен признаться, что я возмущен. Судя по письмам мальчиков, я ожидал чего-то большего, успешного, глубокого, як хрен ушедшего – и вдруг… «Театры, кино, извозчики, шоколад»…

Ты – говнюк желторотый! Мальчишка лохматый, ничего не понимающий в женском сердце! Фатишка обосранный! Я смотрю на тебя с презрением: неужели ты не мог и не можешь понять, что к сердцу и другим частям тела Ф. – твой путь неудачный. Я ее знаю – более или менее. Не желая вызвать твоей ревности, скажу, что, по сообщенным мне данным, я имел счастье нравиться этой девице. Посему ею интересовался. Да и сейчас интересуюсь. Не ревнуй, детка! До нашего физического с ней сближения – если таковое когда-нибудь будет – ждать долго. За это время ты успеешь еще 20 Фир перещупать.

Но – по существу.

Ты ведешь неправильную политику. Фира – богатая девочка, на театры и шоколад ей насрать. Она необычайно умна – это ее достоинство. И ты должен идти не через свой тощий карман, а через твою нарочитую простоту, откровенность. Если бы ты сразу ей сказал, что денег у тебя нет, что она тебе нравится, говорил бы это тоном свободным, простецким, ты бы ее скорее подкупил… И дешевле бы стоило! Попробуй! Употреби мой метод . Приди к ней и не бойся. Потом напиши, расскажи. Я с ней переписываюсь. Она пишет изумительно остроумные, хорошие письма. Я ей написал только два слова о тебе. Это было до получения от тебя письма. То, что я написал, к лучшему. В общем, о Фире довольно. Жду «сообщений с фронта». Асе я ответил. Жду ее писем.

Описание вечеринки Гаккеля доставило мне удовольствие. Доволен тем, что меня не было в такой «гнусной» компании всяких блядей! Но все-таки меня интересует: пили ли вы за мое здоровье?

Теперь держись за землю: три потрясающих новости!!!

1) Сценарий «Красный Макет» А. Родченко и Ил. Трауберга принят ВУФКУ (Всеукраинское кинофотоуправление).

2) Композитор А. Рябов (автор «Коломбины») пишет музыку к оперетте Ил. Трауберга «Короли кино».

3) В конце марта Ил. Трауберг читает кинолекцию в Харькове.

Все это факты, верны на 75%. Я не говорю на все 100%, потому что не хочу делить шкуру неубитого медведя. А таких медведей есть еще несколько. Как только они будут убиты, вы тоже примете участие в дележе. Ты теперь понимаешь, что так скоро я не приеду. До лета придется посидеть. А там – увидим. Ну, в общем, это пустяки.

Пишите, сволочи подлые, и заслужите то хорошее отношение мое, которое вы, суки драные, имеете ни за что ни про что…

Засим остаюсь работающий, полускучающий, ожидающий писем,

В городе лютовал грипп. Люди умирали. Даже некоторые знакомые Исы чуть не отправились на тот свет. Женатые не могли оправиться долго, так как заражали один другого по нескольку раз. Иска, хоть и холостой, тоже заболел здорово, еле сидел на стуле, когда случался очередной приступ эпистолярной горячки.

Гриша Раппопорт, член их компании, сидел арестованный по делу кинофабрики «Севзапкино». Оказалось, что множество сотрудников кинофабрики имеют отношение к гибели поэта Есенина. Но отчего это так и так ли это, у Исы не было сил поразмыслить.

Сашка Рыжий невольно подсуропил неприятность Илюше Траубергу. И Трауберг с расстояния почти в полторы тысячи верст грозился разбить другу всю морду и не поздравить с именинами. Из-за этого «рыжего дерьма» Илюша на расстоянии поссорился с милой девушкой Людой! Та зашла к Сашке в гости, когда хозяина не было дома. Ожидая Рыжего, скучающая Людочка вытащила Трауберговы письма к Саше и стала листать-почитывать. В некоторых эпистолах, в частности, говорилось и о ней. Трауберг там без всякой интеллигентности, аки Адам без всякого стыда, проезжался на Людочкин счет. Вот она шум подняла! Отписала Илюше, что приличные мужчины так о дамах не пишут, употребила буржуазное слово «моветон» и обозвала и корреспондента, и адресата лицемерными сплетниками. От ее письма в голове у Трауберга поднялась кровавая заря революции и чуть мозги не воспламенились. И отписал он ей – будто отрезал – чужие письма не читают! Не читают, мать твою, интеллигентка хренова! Порвал с ней, хоть раньше и придерживал на будущее – уж больно заманчиво колыхалась ее грудь под кофточкой. Сашке тоже досталось. Он был обозван подлецом нахальным: почему он держит Илюшины письма незапертыми, раз к нему можно прийти кому угодно, сидеть без него и даже шарить по ящикам?